Потолок мира - [23]

— Есть газ! — отвечал начальник группы баллонов.

Газ со свистом ворвался в оболочку. Шланг вздулся и запульсировал.

— Стоп газ!

Газ остановили. Началась проверка оболочки. Последняя проверка. Утечки не было. Тогда снова дали газ. И оболочка стратостата стала вздыматься над полем. Она вздувалась, как исполинский волдырь, она всходила, как тесто, она росла, как гора. Красноармейцы стартовой команды, разобрав поясные канаты тянули ее к земле.

Туман густел, как гипс. В нем глохли звуки и голоса. В нем слепло самое острое зрение. Мы шли по аэродрому, держась друг за друга, чтобы не потеряться: в двух метрах нельзя уже было различить человеческой фигуры. Мир стал страшно тесным и душным.

Но подготовка продолжалась.

К одиннадцати часам в ангар вошел отряд красноармейцев. Гондолу взвесили. Затем ее подняли на руки и бережно на руках, на плечах понесли к выходу, где зияла ночь. Два мощных прожектора ударили гондоле в лоб. Третий — ткнулся в непроглядную стену тумана. Отливая и лучась, плыл над головами людей силуэт гондолы. Он подплывал, колыхаясь, к дверям, и в тумане казалось, что какие-то исполины несут на плечах земной.

Всю ночь под сырым гнетом тумана шли приготовления. Оболочку отпустили на длину стропов, и над полем встал гигантский столб водорода, расширяющийся кверху, заключенный в шелковистый прорезиненный чехол. Прожектора с трудом продирались сквозь толщу тумана. Под оболочку подвели гондолу и прикрепили ее к стропам. Три тысячи кубометров водорода, одна восьмая его полного объема, натягивали тугую сеть поясных канатов. Подготовка как будто была уже закончена. Но тут оказалось, что аппендикс стратостата, через который вдували в оболочку газ, так сказать пупок оболочки, оказался затянутым заевшей мокрой веревкой. Он находился на огромной высоте примерно восьмого этажа. Все имевшиеся на аэродроме лестницы, разумеется, не доставали. Послать за большой пожарной лестницей в город-это заняло бы слишком много времени. Замешательство и короткое уныние окружили стратостат. И вдруг мы услышали:

— Товарищ командир, дозвольте мне, я слазию. Из строя стартовой команды вышел подвижной маленький красноармеец. Он был очень маленького роста. Это был один из тех наших бойцов, которые, идя в строю позади других, на доске соревнований оказываются впереди всех.

— Дозвольте, товарищ командир, а?

— Что вы, сорветесь еще, чего доброго! Глядите, какая высотища! И веревка тонкая, не дотянешься.

— А вы за меня не сомневайтесь, товарищ командир. Только дозвольте, я — вмиг!

Он с невозмутимым спокойствием снял сапоги, размотал портянки, сбросил шинель, поплевал на ладони, прикинул на взгляд высоту и полез по тонкой, в мизинец, веревке к оболочке стратостата. Внизу все онемели в напряженном ожидании. Красноармейцы растянули на руках брезент.

А он все лез. Останавливаясь, он отдыхал, затем он лез дальше. Добравшись до оболочки, он легко распутал узел веревки и спокойно спустился вниз, встреченный восторгами, аплодисментами и щелканьем фотоаппаратов. Все это заняло не больше

пяти минут. И имя т. Терещенко Федора Карповича, бойца-переменника, сельского коммуниста и физкультурника, было занесено на памятную доску первого советского стратополета.

Теперь все было в порядке. Прокофьев, Годунов и Бирнбаум влезли внутрь кабины. Стали испытывать подъемную силу стратостата.

— На поясных дать слабину!..

Гигантская груша стратостата зашевелилась, подобралась.

— На поясных дать свободу!..

Теперь оболочку удерживали только стропы, на которых висела гондола. Гондолу поддерживала стартовая команда.

— Отпустить немножко гондолу!..

— Поясные держать!..

Гондола поплыла вбок и неуверенно опустилась… Сырость, туман навалились на стратостат, пропитали его влагой, утяжелили его на шестьсот килограммов, страшным балластом нависли на, его оболочку. Попробовали облегчить стратостат за счет балласта, сняли несколько мешков с дробью, сняли все лишнее, но этого было недостаточно… А снимать еще балласт было уже небезопасно. Это был маневренный балласт, необходимый для успешного полета и нормальной посадки.

Полет отложили.

Ругаясь в небо, в тучи, в барометр, мы уныло покидали аэродром.

Гараканидзе рванул красную вожжу разрывного приспособления, на верху оболочки, с боку ее раскрылось зияющее отверстие, и оболочка стала медленно опадать. Большая толпа, ждавшая на Ленинградском Шоссе старта, стала разочарованно разбредаться, и уже ползли вздорные толки, уже доброжелатели шептались, что конструкция стратостата того-с, с изъянцем, просчитались, дескать, куда нам в стратосферу. Как факт передавали, что при попытке выпустить стратостат, оболочка у него лопнула «по всем швам».

— Как же, позвольте! Что вы мне толкуете, я сам видел, как дыра образовалась, — уверял нас знатоки с Ленинградского шоссе.

Метеорологи вычерчивали невеселые кривые. Неудача первого старта взволновала не только Ленинградское шоссе, но взбудоражила и весь мир. В такой же степени, как пуск Магнитостроя или Днепростроя, как выступление советской делегации на конференции по разоружению, как первый всесоюзный съезд ударников-колхозников, — весть о полете первого советского стратостата приковала внимание миллионов людей на поверхности земного шара, от читателей бульварных газет и до профессоров с мировыми именами, десятилетиями запертых в своих кабинетах и лабораториях, от бывших белогвардейских генералов, торгующих папиросами на улицах Софии, до королей и министров, управляющих государственным аппаратом великих держав.