Потерянный Рембрандт - [4]

- Откуда ты ее достал?

- Я хочу спать! Я вешаю трубку. Спокойной ночи...

- Погоди, погоди, Вася-... двести хочешь?

- Отстань, пожалуйста. Я хочу спать.

- Я думаю, это подделка, но все-таки... А ты, Вася, как думаешь?

- Я ничего не думаю... Меня ждут.

- Ты же сказал, что ты спишь?

- Да, я сплю.

- Погоди... Как ты думаешь, может быть, все-таки следует отдача на экспертизу?

- Позвони завтра... Я сейчас сплю.

- Что значит спишь? Ты же не спишь... Ты же стоишь у телефона...

- Я больше не в силах стоять...

- Ты болен, что ли?

- Да, болен.

- Странная болезнь... Когда человеку предлагают деньги...

- Я больше не могу...

- Да погоди, мне надо выяснить...

- Мне некогда!

- Что значит - некогда?

- Всего!

Шамшин брякнул трубкой.

На следующий день Брук встретил Шамшина и первый подбежал к нему.

- Ты сердишься? Зачем?

Шамшин молчал.

- Ну! Триста хочешь? - Брук хлопнул Васю по плечу. - И кончим дело... Что за канитель?

- Это моя вещь... - сказал Шамшин, улыбаясь. - Моя!

Пойми!

- Твоя? - Брук плутовато подмигнул. - da твою я дам тебе три копейки, а за эту даю триста рублей... Ты меня, надеюсь, понял?

- Вполне! Ты сволочь и арап!

Расхохотавшись, Шамшин круто повернул от Брука.

Брук стоял на тротуаре Невского. Прохожие толкали его, звенели трамваи, извозчики кричали "берегись", поджаривало солнце. Опомнившись, Брук почесал коротко острижещшй затылок, поправил кепку и пробормотал:

- Однако!

5

Однажды в соседней комнате, у Александры Петровны, веселились гости. Из-за стены непрерывно слышались шутки, шум и смех. Шамшин злился. Его раздражало это веселье. Он не был желчным человеком, но ему опротивел быт. На столе две недопитые чашки чая. У окна груда неоконченной работы для журнала. На мольберте надоевший портрет. В кресле Ирина, читающая книжку Перелистывая страницы, она поднимает голову и смотрит на Шамшина влюбленными глазами. За стенкой кто-то пропел пьяным голосом: ((Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный..." Шамшин не выдержал и стукнул в стенку кулаком; "Эй, Моцарт, тише! Здесь Сальери!"

На минуту за стеной притихли, затем раздался взрыв хохота.

Обхаживая комнату вдоль и поперек, Шамшин думал: "Хоть потолок бы провалился, что ли".

Когда в коридоре позвонил телефон, Шамшин кинулся к нему, точно птица за пищей. Шамшина спрашивал незнакомый, свистящий голос. Шамшин ответил, что он у телефона.

- Очень рад. Я давно ищу случая с вами познакомиться.

Говорит Агафон Бержере.

Шамшин был изумлен.

- Вы ко мне?

- Да, именно к вам.

- Собственно, по какому делу?

- Разрешите мне объяснить это при личном свидании. Где мы можем встретиться? Может быть, мы вместе позавтракали бы в "Европейской"?

Шамшин замялся.

- Я затрудню вас только на полчаса.

- Ладно, - согласился Шамшин.

- Значит, завтра, - сказал Агафон Бержере, - в два часа в "Европейской". Спокойной ночи.

Ровно в два часа Шамшин вошел в ресторан "Европейской гостиницы". Официанты, одетые в белые куртки и белые брюки, толклись без дела. Зал был освещен только одной люстрой. В самом конце зала, под эстрадой, скрывшись за вазочкой с цветами, сидел у столика немолодой человек, сухой, коренастый, с коротенькими, почти выстриженными усиками и гладкими, приклеенными волосами. На нем был жакет бутылочного цвета.

Стоячий крахмальный воротничок повязан узким черным галстуком. Синий абажур скрывал выражение его лица. Этого человека знали все. Агафон Бержере, лолуфранцуз-полуголландец, получив от своего отца, выходца из Голландии, небольшое дело,, развернул его до европейских масштабов. Драгоценности, дорогие камни, украшения, ювелирные работы, статуэтки зверей, выточенные из минералов, - все эти вещи с маркой Агафона Бержере всюду в мире считались первоклассными. Собственно, биография знаменитого ювелира была довольно банальной:

мраморный дом на Морской, двуглавый орел поставщика его величества, одна, законная, семья в апартаментах, другая, незаконная, в скромном доме на набережной Мойки, у Крестовского яхт-клуба яхта, в Левашове богатый особняк, наполненный коллекциями, и т. д...

Семнадцатый год прихлопнул все великолепие Агафона Бержере, Законная жена с детьми отправилась в Париж. Агафон переселился к незаконной, записался с нею в загсе и занялся антиквариатом. Девять раз его сажали, девять раз он выходил.

К революции он относился точно к погоде. Даже в камерах он вытачивал перочинным ножичком деревянные мундштучки и ставил свою марку. Находились любители, за эту дрянь платили деньги...

Бержере встал, приветствуя Шамшина. Метрдотель, выгнув . шею, как лошадь, почтительно принял от Бержере заказ: омары, рыба, утка по-руански, апельсины, французский сыр и теплое старое бордо. Ничего лишнего... И разговоры самые общие.

Потом черный кофе. Агафон подымает узенькую рюмку с тяжелым ликером.

- За искусство! - холодно говорит он Шамшину. Он краснеет от еды и выпитого вина, в его голосе прорывается что-то грубое. - Я довольно внимательно всматриваюсь в ваши работы.

Вы будете или великим, или ничем.

- Почему же такая дистанция? - смеется Шамшин.

Бержере дергает головой.

- Вам не хватает пустяка! Но этот пустяк имеет большое значение.