Потерянный рай - [34]

– Она выслеживает меня! Охотится на меня!

Я передвинулся с места на место и вынужден был признать, что Мина права. Сова завороженно наблюдала за ее движениями. Мину упорно буравил пристальный, бесстрастный и непостижимый взгляд птичьих глаз в обрамлении перьев.

Прячась от совы, Мина прижалась ко мне.

– Что это значит? – прошептала она.

– Сова предчувствует перемены. Она их предсказывает.

– Мне страшно.

Птица громко щелкнула клювом.

Мина задрожала. Я рассмеялся и ободряюще похлопал ее по спине:

– Мина, подумай! Мы скоро станем родителями, у нас будет ребенок. Вот какие перемены она предвещает нам.

– Я в этом не уверена!

Несмотря на свой простодушный оптимизм, Мина была подвержена детским страхам.

– С чего бы сове на тебя сердиться?

– Боги и Духи меня не любят.

– Мина!

– Да! Они каждый раз отнимают у меня ребенка. Они меня проклинают.

– Мина! Все дело в том, что с приближением родов ты начинаешь волноваться. Теперь все будет хорошо.

Я целовал ее лицо и шею, нежно гладил волосы, и она успокоилась – или мне так показалось.

Когда мы вернулись домой и улеглись на циновку, она свернулась калачиком и прижалась ко мне. Я ее обнял. Два встревоженных одиночества пытались забыться в животном тепле – вот что такое была наша нежность…

* * *

Поутру, чтобы не столкнуться с Нурой и Панноамом, не видеть их блаженных лиц, кругов под глазами, припухлых век и искусанных губ, этой непременной истомы после брачной ночи, я сказал Мине, что отправляюсь на охоту, и вышел, не оставляя ей возможности возразить или вздохнуть.

Легкий полупрозрачный туман застилал округу и скрадывал дали. Озеро и горы исчезли. Белесая пелена обращала солнце в луну и приглушала звуки. Тишину прорезал лишь сиплый крик сойки.

Удача улыбнулась мне: очень скоро я подбил из пращи трех зайцев. Весь остаток дня был в моем распоряжении.

Пока туман рассеивался, я решил сходить к волшебному дереву.

Здесь мне следует признаться, что за тысячи лет я не раз встречал деревья, с которыми у меня завязывались особые отношения – расскажу об этом в свое время, – но ничего бы не случилось, если бы я не спознался с Буком.

Я набрел на него в детстве: однажды утром меня привела к нему белка. Я вспоминаю каждую подробность того дня – мы всегда помним отправную точку, открывающую новый жизненный цикл, этот момент посвящения, закрепленный последующими мгновениями нашей жизни.

Загоняя с товарищами кабана, я отстал от ватаги – наверно, мне захотелось побыть одному – и забрел в лесную чащу; в ней не было ни тропинок, ни ориентиров. На поросшем желтыми грибами пне сидела под сенью своего пышного хвоста белка и грызла орех, придерживая его передними лапками. Почуяв постороннего, она вскинула мордочку, успокоилась и легким кивком предложила мне следовать за ней. Быстрая рыжая шкурка замелькала зигзагами, я еле за ней поспевал. Она живо перелетала с кочки на кочку, едва касаясь земли, замирала, поджидала меня, ловила мой взгляд и удовлетворенно продолжала путь. Она не убегала от меня, а следила за тем, чтобы я шел за ней по пятам.

Мы выскочили из чащи, и белка подвела меня к одиноко стоящему Буку, обернулась ко мне и взлетела по стволу наверх. Замерла на полпути, оглянулась, выразительно посмотрела мне в глаза и пригласила следом. С неловкостью существа, лишенного цепких когтей, я стал медленно и осторожно карабкаться вверх. Моя неуклюжесть забавляла белку. Едва я, отдуваясь, крепко уцепился за сук, белка исчезла.

Тогда дерево стало со мной общаться. Внушая мне состояние блаженства, щекоча мои ноздри пленительными солнечными ароматами, Бук шепнул мне: «Усни». Я вытянулся, свесив руки и ноги, животом приникнув к толстой ветви – гладкая кора ее казалась мне нежной, как человеческая кожа. Бук увещевал меня закрыть глаза. Я покорно уснул и видел дивные сны, посланные мне деревом: я витал в воздушных потоках, обращаясь то в птицу, то в пыльцу, то в облако, то в ветер – во всевозможных Духов, дружественных Буку.

Со своего насеста я спустился умиротворенный, обогащенный, исполненный откровений всего сущего; я прильнул к великой душе, объединявшей людей, животных, растения, воды и камни, – она сочла меня достойным своих излияний.

Счастливый, я вернулся к товарищам, но умолчал о том, что со мной произошло. Как я мог своими косными словами поведать о случившемся?

Я нередко навещал Бук. Его листья приветственно шелестели, ветви дружелюбно раздвигались. Я проводил с ним долгие часы, приникнув к коре.

Когда мне было лет одиннадцать, Бук приобщил меня к тайне. В этой книге я поведаю о самом сокровенном из моих секретов.

Ошеломленный порослью на подбородке и гордый пушком на щеках, я наполнился новой силой и энергией, которая велела мне бегать, прыгать, плавать, колоть поленья, подымать камни и мериться силой со сверстниками. Во мне бродили неведомые соки, и приходилось их расходовать. Но утолить и утомить себя движением мне никак не удавалось.

Однажды ранним весенним вечером я пришел к Буку в таком взвинченном состоянии. Он пригласил меня к себе наверх, и, карабкаясь с ветки на ветку, я получил его дар: меня настигла волна смутного наслаждения, поползла меж бедер, по животу; вал нарастал, распространялся, захлестывал тело, учащал дыхание, торопил сердце. Стоило мне подумать, что наслаждение вот-вот утихнет, оно лишь нарастало. Насыщенность этой эйфории пугала меня, но сопротивляться ей я не мог. Моя шея вздулась и раскалилась, как печь. Рот пылал. Уши горели. Я влез на самую толстую ветку; раскачиваясь, от содрогания к содроганию, от сотрясения к легкому касанию, я пролагал путь в неизведанное, теряя самоконтроль и недоумевая, когда же наслаждение достигнет высшей точки. Внезапно дыхание перехватило, что-то прорвалось. Брызнула теплая жидкость, залила низ живота. Я вскрикнул и потерял сознание.