Потерянный Ковчег Завета - [21]

«ХАМАС» — аббревиатура названия организации «Харакат аль-мукавама аль-исламийя», то есть «Исламское движение сопротивления». Организовал его несколько лет назад шейх Ахмед Ясин во время первой интифады — восстания палестинцев против израильского господства — длившейся с 1987 по 1993 год. Цель «ХАМАСа» — уничтожение государства Израиль и замена его исламским палестинским государством на всей исторической территории Палестины. Члены «ХАМАСа» вообще евреев, мягко говоря, не жалуют, и у Рувима для опасений были серьезные причины.

Оказывается, Рувим в целях безопасности переехал вместе с Кларой на съемную квартиру в Тель-Авиве, а сегодня заехал в Иерусалим — забрать из дому кое-какие книги. Клара уже ему звонила, умоляла вернуться поскорее. Однако такой заядлый коллекционер, как Рувим, не мог упустить шанс заглянуть в антикварные лавки Христианского квартала. Когда Рувим вышел из какого-то магазина, неся под мышкой пару-тройку рукописей и книг, двое мужчин, по виду — арабов, выхватили у него книги и слегка его припугнули.

— Их интересовали книги. Они хотели проверить, что я затеваю. Думаю, я еще легко отделался.

— Вряд ли они из «ХАМАСа», — сказал я. — В противном случае, если бы «ХАМАС» что-то против тебя имел, ты бы тут не рассиживался и не смаковал бы этот дивный кофе. И вот ведь странно — я недавно услышал от одной знакомой палестинки, что про меня тоже ходят всякие слухи. Наверное, кто-то видел, как ты ко мне приходил. Ты Анису про меня не упоминал?

Рувим растерянно покачал головой и тяжело поднялся. Мы отправились к Яффским воротам, где его дожидался водитель, чтобы доставить обратно в Тель-Авив. В последнюю минуту Рувим вдруг предложил мне поехать с ним.

Иерусалим — самое мое любимое место. Правда, иногда там начинаешь испытывать клаустрофобию, и тогда лучшее противоядие — Тель-Авив. Заняться мне было нечем, да и отдохнуть не мешало — и я забрался в удобный синий пятисотый «мерседес».

Приключение в Христианском квартале, похоже, не прошло для Рувима даром: началась головная боль; из-за небольшого ранения, полученного на войне Судного дня, его часто мучают головные боли. Рувим потер висок, проглотил пригоршню таблеток и через несколько минут уже спал. А я, утопая в роскошном кожаном кресле, наслаждался видом лесов Иудеи.

Я размышлял о Ковчеге, который тысячи лет назад, во времена древних иудейских войн с местным населением, не раз возили этим путем.

Задумавшись о том, как он мог бы повлиять на теперешние военные конфликты, я тоже задремал и проснулся, только когда выключился мотор. Автомобиль стоял перед подъездом роскошного дома на улице Дизенгоф, в котором жил Рувим.

Клара ушла к друзьям, у горничной был выходной, так что мы оказались предоставлены сами себе.

Рувим принял душ и переоделся в джинсы и белую футболку.

— А как же твоя ортодоксальная одежда? — полюбопытствовал я.

— Когда в мире дела идут, как сейчас, незачем торчать, словно заноза в пальце. С моим шнобелем, — он дотронулся до носа, — и так всякий видит, что я еврей, так чего ради лишний раз напоминать всем о том, о чем Бог и так сказал? Клара уговорила меня носить что-нибудь более нейтральное, хотя бы некоторое время.

— А как твои поиски, Рувим? — мягко спросил я.

— Вот как раз о них я и хотел поговорить. Мне нужна твоя помощь. Я прочел все, что можно, и мне кое-кто помогал. Некоторый прогресс таки есть. Но теперь я понимаю: дело обстоит не так просто, как казалось поначалу. Я перестал понимать, что такое вообще этот Ковчег. Я уже и не знаю, что, собственно, ищу. С одной стороны, Ковчег, вероятно, — своего рода оружие. С другой — для него часто устраивали целые процессии с трубами и тимпанами. Ко всему прочему, он еще престол Всевышнего и его же подставка для ног. Все это, конечно, очень хорошо, но что же такое Ковчег? Тут у нас большой знак вопроса.

Мой друг казался усталым и взволнованным. В идее отыскать Ковчег он явно начал разочаровываться. Чем больше Рувим изучал этот вопрос, тем меньше понимал, о чем вообще идет речь.

Отыскать Ковчег, стало быть, нелегко. Однако при хороших капиталовложениях, не унимался Рувим, и при правильной постановке дела — вполне возможно. Он продолжал твердить о финансировании долгосрочного проекта поисков, потом снова погружался в смутную, запутанную историю Ковчега. При этом Рувим характерным жестом потирал голову; видно, его опять донимала головная боль.

Со странным выражением лица, двигаясь, как лунатик, Рувим вышел из комнаты и пропадал почти полчаса. Я только слышал, как он пространно что-то объяснял на иврите кому-то по телефону. Потом вернулся, неся поднос с едой: хлеб, оливки, соленая и маринованная селедка, пикули, «джибне» — козий сыр по-арабски — и хумус, который я купил у Абу-Шукри и положил Рувиму в холодильник, и бутылка голанского вина. Рувим открыл вино, налил нам обоим и, бурча, что не надо бы ему пить с паршивым необрезанным гоем, опустошил свой бокал. Несколько минут он молча ел и, казалось, обрел прежнее самообладание.

Стояла теплая, невыносимо влажная ночь. Одежда моя годилась для Иерусалима, но никак не для Тель-Авива. Я принял душ, а кожа все равно была липкой, по спине струился пот.