Потерянный город Обезьяньего бога - [30]

Разрешение изображения, полученного с помощью лидара, зависит от того, насколько точно удается установить положение самолета в полете. Это главная техническая сложность: чтобы получить высокое разрешение, нужно каждую секунду отслеживать положение самолета с точностью до дюйма. Стандартный спутниковый GPS-навигатор позволяет определить положение самолета с точностью около десяти футов, что неприемлемо для археологического картографирования. Разрешение можно улучшить приблизительно до одного фута, если разместить неподвижные навигаторы на местности, над которой будет летать самолет. Но самолет подвержен турбулентности, раскачивается, ныряет вниз и подскакивает вверх – всего этого не в состоянии зафиксировать даже самая совершенная навигационная система.

Для решения этой проблемы лидар оснащается запечатанным прибором, который внешне напоминает банку от кофе. В банке находится секретнейшее военное приспособление – инерциальное навигационное устройство (IMU). Эта же технология используется в крылатых ракетах: ракета все время «знает» свое местонахождение в пространстве при полете к цели. Из-за IMU лидары засекречены и могут покинуть страну лишь при наличии специального разрешения, причем на строго оговоренных условиях. (Это еще одна из причин того, почему установку с таким опозданием стали применять для исследования археологических объектов в странах третьего мира; долгие годы правительство не разрешало использовать IMU за пределами страны в гражданских целях.)

Воздушный лидар дает разрешение до одного дюйма при отсутствии лиственного полога. Но в джунглях из-за листвы разрешение резко падает: намного меньше импульсов достигает земли. (Чем меньше импульсов, тем ниже разрешение.) Белизский дождевой лес вокруг Караколя, где в 2010 году Чейзы использовали лидар, очень густой, но не идет ни в какое сравнение с лесами Москитии.

Первый полет над У1 начался на следующий день, 2 мая 2012 года, в 7:30 утра. За штурвалом сидел Чак Гросс, а Хуан Карлос Фернандес выступал в роли штурмана и оператора лидара. Мы все отправились в аэропорт, чтобы проводить самолет, и смотрели, как он взмывает в карибское небо и исчезает в голубом пространстве над Гондурасским заливом, направляясь к континенту. Предполагалось, что на картографирование двадцати квадратных миль У1 уйдет три дня. Если не случится неожиданностей, через четыре дня мы узнаем, представляет ли У1 археологический интерес. Затем начнется съемка У2 и У3.

В первый день самолет вернулся ближе к вечеру. К девяти часам Сартори подтвердил, что получены отчетливые и хорошие данные; лидар работал безукоризненно, сквозь просветы в листве получено достаточно много наземных точек отражения, чтобы создать карту участка. Хотя изображений еще не было, он не видел никаких препятствий для составления подробных карт.

Третьего мая, по завершении вторых съемок, Хуан Карлос привез интригующую новость. На У1 он увидел объект, выглядевший как искусственный, и попытался сфотографировать его через иллюминатор «Скаймастера». Мы собрались в бунгало Хуана Карлоса, чтобы посмотреть фотографии на его ноутбуке.

Тогда я впервые увидел долину. Фотографии, сделанные при помощи качающегося аппарата с телеобъективом через поцарапанный плексигласовый иллюминатор, не отличались четкостью, но тем не менее на них были запечатлены два прямоугольных белых объекта, похожих на вершины известняковых колонн; далее располагался квадратный участок земли с низкорослыми растениями. Объект находился в покрытой кустарником речной пойме, в верхней части долины. Все сгрудились у ноутбука, щурились, показывали пальцами, возбужденно разговаривали, пытаясь разобрать нечеткие, соблазнительно-двусмысленные изображения, – это могли быть колонны, мусор, выкинутый из самолета, или пеньки от погибших деревьев.

Я попросил взять меня в третий и последний полет над У1, хотя это создавало определенные проблемы. Места на самолете не было, но после обсуждения Чак Гросс сказал, что высвободит для меня небольшое пространство, и предупредил, что мне будет чертовски неудобно сидеть на корточках в течение шести-семи часов полета.

Четвертого мая мы явились в аэропорт, когда солнце только-только стало появляться над дугой океана; тень от самолета на полосе напоминала полотно Эдварда Хоппера[38]. Солдаты, охранявшие самолет, сонно приветствовали нас. Теперь, собираясь лететь в качестве пассажира, я внимательнее рассмотрел «сессну», и увиденное мне не понравилось.

– Что это за масляные подтеки? – спросил я у Чака.

– Можете не волноваться, – сказал он. – Я каждый день доливаю масло. Потери за один полет невелики и ни на что не влияют.

Я забрался в кабину, и моя тревога усилилась. Некогда шикарная обивка из ткани бордового цвета потерлась, выцвела, покрылась масляными пятнами; казалось, все держится благодаря скотчу. Запах стоял такой же, как в старом вонючем автомобиле. Некоторые трещины были замазаны герметиком, который отслаивался волокнами. Протискиваясь в отведенное мне крохотное пространство мимо огромного ящика с лидаром, я задел одну из панелей локтем, и она отвалилась.