Потерянный экипаж - [32]
Мальчишка вопросительно посмотрел на пастуха.
— Медюнк, бачикам?[15] — спросил он.
— Нельзя в деревню, — сказал Бунцев старику. — Ну, никак нельзя! Не могу я тебя отпустить. Погоди!
Пастух опять нахмурился.
Опять показал на овец.
— Нет, — затряс головой Бунцев. — Вот вечер наступит — идите. А сейчас нельзя!
Он сложил ладони, подложил под щеку, закрыл глаза, изображая спящего человека, потом показав на себя и на Кротову, махнул в сторону леса, а ткнув пальцем в грудь старику, махнул в сторону деревни.
Старик недовольно покачал головой, стал объяснять что-то.
— Ну, нельзя, нельзя! — сказал Бунцев. — Пойми, нельзя!
Пастух сморщился, насупился, плюнул и снова уселся на землю.
— Чудак человек! — сказал Бунцев. — Чего сердишься? Ну, нельзя! Болтнешь чего-нибудь или малец твой проболтается — конец же нам! А с тобой ничего не случится.
— Много у тебя овец? — спросила Кротова.
Старик не ответил.
Кротова обратилась с тем же вопросом к мальчишке.
Тот лишь язык высунул.
— Обиделись, — сказал Бунцев. — Вот беда, ей-богу!
— Мне нужны овцы! — сказала старику Кротова. — Слышишь? Нужны овцы!
— На кой черт? — удивился Бунцев.
— Обождите, товарищ капитан…
Она жестами принялась допытываться у старика, чьих он пасет овец, нет ли у него своих и не может ли он продать им десяток барашков?
На пальцах она показала: десять.
Старик удивленно заморгал, тоже на пальцах спросил:
— Десять? Тебе и ему?
Радистка объяснила, что их с Бунцевым ждут товарищи, много товарищей, и мясо нужно для всех.
Видя настойчивость незнакомой женщины, пастух, видимо, струхнул. Он пас чужих овец, не имел права торговать ими, отвечал за каждую и принялся объяснять это.
— А где купить? Кто бы продал? — допытывалась Кротова.
Старик пожал плечами, показал на деревню: там, мол, спрашивать надо!
Кротова вздохнула с сожалением.
— Нет! — сказала она. — Нам надо в Будапешт. В деревню мы идти не можем…
Достав золотую цепочку, она все-таки уговорила старика продать им одну овцу.
Они с пастухом пошли к стаду, изловили молодого барашка, связали ему ноги, зарезали, и старик принялся свежевать тушу.
— Собирайте хворост, товарищ капитан! — распорядилась радистка. — Шашлык есть будем!
Мальчишка, сообразив, чем пахнет дело, уже таскал сушняк.
— А дым? — побеспокоился Бунцев.
— Э! — беспечно сказала радистка. — Это же не мы, это пастухи. Стадо издалека приметно. Никто не придет.
Затрещал костер. Потянуло горьким дымком.
— Вот и скоротаем время, — сказала Кротова. — И пастухи довольны. Тоже небось не каждый день мясо видят.
Старик резал сочащееся кровью мясо, нанизывал на прутья.
Мальчишка зашел под ветер, распахнул пиджак, жмурился от дыма, грелся. Собака, лежа поодаль от огня, облизывалась и повизгивала.
— Как туристы мы, — сказал Бунцев. — Тишь да гладь…
Он взял кусок мяса, швырнул собаке. Та поймала кусок на лету, опрометью бросилась под куст, зарычала. Старик проводил ее осуждающим взглядом.
— Зря, — сказала Кротова. — Это вы зря, товарищ капитан. Это крестьяне не одобрят. И не забывайте: нас много, мы должны отнести мясо товарищам.
— Надо ли так, Оля? — сказал Бунцев. — Ну к чему здесь Художественный театр устраивать?
— Если бы театр… — сказала Кротова.
Старик держал прут над угольями. Мясо шипело, капли жира, падая вниз, трещали и разлетались колючими брызгами.
Долговязый фельдфебель с равнодушным видом отворил дверь в самом конце подвального коридора.
— Битте!
Какое-то мгновение Телкин медлил. Немецкий майор только что потребовал от штурмана проверить показания захваченного фашистами в плен гвардии капитана Вавилова, и Телкин долго и упорно отказывался от предложенной роли.
— Но ведь это большое счастье — встретить в плену товарища! — как бы вскользь заметил немецкий майор.
— Прежние товарищи стали моими врагами! Майор окинул штурмана холодным взглядом.
— Тогда я не вижу причин, которые мешали бы вам выполнить мое задание, Телкин!
— Да, — сказал штурман. — Да. Вы опять правы, господин майор… Но у меня не выйдет. Не умею прикидываться.
— Прикидываться?
— Ну, притворяться!.. Не поверит мне Вавилов!
— Должен поверить! — сказал майор. — Мне не нужны люди, которым не верят, Телкин! Учтите, сейчас решается ваше будущее! Выясняется, на что вы пригодны.
— Я понимаю, — тоскливо сказал штурман.
— А если понимаете — идите!.. Запоминайте все, что скажет вам Вавилов. Какие части стоят перед нашим фронтом? Когда готовится наступление? На каком участке? Вам ясно?
— Куда ясней! — вздохнул Телкин.
И вот он здесь, перед камерой, где сидит Вавилов. Сейчас он увидит капитана. И должен будет признаться…
— Битте! — повторил фельдфебель.
Телкин решился.
Но не успел переступить порога, как фельдфебель резко толкнул в спину. Потеряв равновесие, Телкин кубарем влетел в камеру, ударился головой о стену, рухнул на пол. Он не сумел сдержать стона.
— Сволочь! — вырвалось у штурмана.
Дверь захлопнулась. Заскрежетал, проворачиваясь в замке, ключ. Кто-то сипло, отрывисто хохотнул. Ощупывая голову, Телкин поднялся. Чувствуя себя униженным и раздавленным, он с яростью и обидой смотрел на широкоплечего, чубатого человека в гимнастерке без погон и без ремня, сидевшего на дощатых нарах под таким же маленьким, как в телкинском чулане, оконцем. Смех Вавилова вызвал у него вспышку гнева.
