Потерянные цветы Элис Харт - [46]

Но как бы Джун ни старалась приглядывать за ней, Элис, несмотря на то что температура воздуха снижалась изо дня в день, все равно умудрялась ускользнуть и иногда возвращалась домой с мокрыми волосами. Джун знала: она нашла реку. И, вероятно, эвкалипт у реки. И все равно Джун не могла заставить себя рассказать Элис истории Торнфилда о женщинах, от которых она происходила. Произнеси она имя Рут, и рассказ мог принять только одно направление: к Уоттл, потом Джун, затем прямо к Клему, Агнес и тому выбору, который сделала Джун.

Она стояла у кухонного стола с откупоренной бутылкой виски и наливала себе еще один стакан. Она устала. Устала нести тяжесть прошлого, вспоминать которое было слишком болезненно. Она устала от цветов, говоривших то, что люди не могли произнести. От разбитого сердца, одиночества и призраков. От непонимания. Когда доходило до рассказа о семье Элис, Джун не могла справиться со страхом, что ей придется нести еще больший груз вины за секреты, которые росли среди цветов Торнфилда. Должен был быть другой способ помочь ребенку выздороветь, кроме как обрушить на нее правду о ее семье, о которой, вопреки тому утру, когда Элис, кажется, узнала лицо бабушки, она не имела представления, в чем Джун была вполне уверена. Ничто не указывало на то, что Элис знала, почему отец увез ее мать из Торнфилда. Элис не знала, что Джун могла передумать, уступить Клему и, возможно, спасти Агнес. Но она позволила сыну уйти, и он забрал мать Элис с собой. Потому что Джун не смирилась с его агрессией. Потому что Агнес любила его больше, чем саму себя.

Она взяла виски с собой в гостиную и пила прямо из горлышка. В тот первый день Элис в Торнфилде, когда она свернулась на руках у Джун и уткнулась лицом ей в шею, Джун почувствовала, как все ее тело наполнилось любовью, о которой она прежде не позволяла себе вспоминать. Она не могла рисковать этим. Она не могла допустить, чтобы Элис думала о ней плохо. День за днем истории оставались нерассказанными. Она продолжала тянуть время. Когда Элис пойдет в школу, я расскажу ей. Когда Элис улыбнется, я расскажу ей. Когда Элис спросит, я расскажу ей. Осторожнее, Джун, – предостерегала ее Твиг, – прошлое имеет занятную способность пускать побеги. Если будешь обращаться с ними неправильно, эти истории выкинут новые семена.

Джун вжалась в спинку кушетки, бутылка виски покачивалась в ее руке, а прошлое сгущалось вокруг нее. Истории Торнфилда никогда не оставляли в покое ее мысли.

Из-за убийства Джейкоба Уайлда Рут повредилась в рассудке. Она произвела на свет его дитя в одиночестве, у реки, и назвала их ребенка в честь акации[14], которая первая зацвела во время засухи. Это все, что осталось от сада Рут, и все, что она могла передать дочери – имя, которое придало бы ей смелости, чтобы выжить и вырасти в доме Уэйда Торнтона в обстановке творимого им насилия. Я была решительно настроена не позволить ему сделать с моим разумом то, что он сделал с маминым. Ее глаза были пустыми, как сброшенная кожа цикады на земле, где раньше росли ее цветы, Джуни, – говорила Уоттл.

Горожане с легкостью закрыли глаза на то, что происходило в Торнфилде, после того как Рут перестала продавать цветы и позволила своему саду засохнуть и умереть. Когда они встречали Уэйда в городе, никто не решался выяснять, верны ли слухи о его жестокости, и никто не замечал Уоттл – девочку, которую, как поговаривали, птицы и те воспитывают больше, чем родная мать. Но это не относилось к Лукасу Харту, который впервые ее увидел еще мальчиком, когда он брел вдоль реки. По тому, как ее кожа отливала зеленью под водой, по листьям и цветам в ее черных волосах он заключил, что перед ним была не иначе как русалка. Хотя он никогда не видел ее ни в школе, ни в магазинах, ни в церкви, она необратимо захватила его воображение. Когда бы он ни пошел к реке, он надеялся увидеть, как она плавает. Его всегда поражало, что ее мускулистые ноги и руки рассекали воду так, словно она сражалась в битве не на жизнь, а на смерть. Со временем оба они выросли. Она стала молодой женщиной, которая вела образ жизни затворницы и редко появлялась в городе, а он уехал, чтобы получить медицинское образование. Но ни городская жизнь, ни учеба не могли отвлечь его: мысли о Уоттл бурлили в его венах, как лихорадка. Он вернулся домой, стал местным врачом общей практики, а по вечерам прогуливался у реки. До него доходили слухи о Уэйде Торнтоне. Однако никто не пытался вмешаться: семейные дела оставались сугубо личной проблемой между мужем и женой. Только вот, всегда хотел добавить Лукас, Рут Стоун никогда не давала согласия быть женой Уэйда Торнтона, а Уэйд Торнтон не был отцом Уоттл Стоун. Каждый вечер, гуляя вдоль реки, Лукас обещал себе подняться по ступеням парадного входа в Торнфилде, постучать в дверь и представиться. Каждый вечер он неминуемо оказывался у границ Торнфилда, где и поворачивал назад. До той ночи, когда он услышал женский крик, за которым последовал единственный выстрел. А потом тишина.

Лукас пробежал от реки по тропе и оказался в засохшем саду Торнфилда, где Уоттл Стоун с ружьем в руках склонилась над телом Уэйда Торнтона, залитым такой темной кровью, что казалось, это чернила.