Потерянное одиночество - [34]

Обуздав свой гнев и раздражение, опустошенная от столь негативных эмоций, я вернулась домой и завалилась спать. Прошло полночи, когда у меня начался зуд в указательном пальце, на котором была метка, ведущая к Фиалочке. Я, как могла, игнорировала это, но когда зуд превратился в ноющую боль, то проснулась окончательно. Потянулась к ней по нашей связи с четким желанием устроить ей взбучку.

– Лилия умирает! Ему очень плохо! – в отчаянии прокричала она, как только почувствовала, что я на связи.

Я сдержала ругательство, не стоит поминать Тьму среди ночи, разорвала связь и отправилась в комнату флерса с намерением устроить взбучку уже ему, чтобы не пугал подружку.

Открыв дверь, я замерла на пороге, в ужасе осматривая комнату. Флерс лежал на боку, крылья его были тусклы и прозрачны, самое страшное было то, что все цветы в комнате погибли. Он тянул из них силу, флерс никогда не убьет растение, если не пытается спасти свою жизнь. Я непонятно отчего подкралась на цыпочках, всматриваясь в него vis-зрением. Черная дыра, как от смертельного проклятия, зияла на сердце: сердечный центр, основной у флерсов, был уничтожен. Я в ужасе поискала нити, связывающие дыру и меня, думая, что вдруг все же незаметно для себя прокляла его, но нет, дыра вообще не имела связей.

– Лилия, что с тобой? – тихо спросила я. – Что происходит?

Он открыл тусклые глаза, полные боли.

– Я не могу…

– Что ты не можешь?

– Не могу жить…

– Лилия, не дури, есть Фиалочка, есть Незабудка – ты нужен им. Кто их научит всему, если не ты?

– Я многое успел передать Фиалочке, да и вы их не бросите, не оставите в беде, я знаю.

– Лилия! – я не находила слов. Что значит – «не могу жить»? – Лилия, почему вдруг? Ты сам это сделал? – я несмело указала на дыру.

– Да, оно само… Я пытался спастись… Цветы убил… Зря…

Тут до меня окончательно дошло, что еще несколько минут, и он умрет. Истает или превратится в землю. Меня накрыло волной ужаса.

– Не смей умирать! Слышишь, не смей! – истерично крикнула я, захлебываясь слезами, и встряхнула его.

Он лишь виновато улыбнулся.

– Почему? Почему? – я уже рыдала в голос.

– Я столько столетий после смерти Матерей не встречал никого, хоть чуть похожего на них, а тут вы… Вы правы, я виноват, я обманывал вас, использовал… Не верил. А надо было довериться. Вы б помогли… – последние слова он прошептал еле слышно.

Я понимала, что пуста до донышка: сначала вспышка ярости выела почти все, а теперь и остаток уничтожен горем и страхом.

– Лилия, живи! Живи, я все прощаю, – шептала я, прижимая его к себе, стараясь выдавить из себя хоть каплю белого и зеленого. Ничего не выходило.

– Пожалуйста, умоляю, живи! – слезно упрашивала я.

Он напрягся, из последних сил пытаясь как-то затянуть дыру, на доли мгновения появилась надежда, но нет… Глаза его закрылись, и я в ужасе и какой-то смутной, безотчетной надежде крикнула:

– Па-па!!! – а мысленно вышло: «Календула».

«– Вам надо уходить, я задержу его. Надежды, что он пощадит нас, нет. Ты помнишь место?

Мама кивает, я у нее на руках.

Папа, флерс Календула, берет меня к себе на руки.

– Малышка Пати, я не родной отец тебе, ты помнишь. Твой отец скачет сюда, он убьет меня и маму, если она не убежит. Я останусь. Я очень люблю тебя и хочу сделать тебе подарок, ты примешь его?

Я киваю, мне хочется плакать, потому что понимаю, что грядет что-то ужасное.

– Не плачь, малышка, ты выживешь, что бы ни случилось, ты дочь Винье, и он не причинит тебе зла.

Он одной рукой держит меня, другой гладит по лицу, и я успокаиваюсь от этих прикосновений. Папа-флерс целует меня в лоб, вливая силу, много силы, очень много. А потом так же целует там, где сердце, и отдает еще больше, я вдруг начинаю видеть светло-зеленый поток, идущий от него ко мне, вижу, как папа тускнеет, а я сама начинаю сиять. Он влил все, что у него было, а потом сосредоточился, и сила, бурлившая во мне, собралась в два цветка календулы – один в голове, другой в сердце.

– Ну вот, малышка, тот, что в голове, поможет тебе слышать нас и близких по крови и силе. А тот, что в сердце, просто резерв на крайний случай…»

Видение казалось долгим, но длилось лишь пару ударов сердца, я чувствовала, что Лилия еще жив. Резерв… Странно, никогда раньше не видела в себе цветка, я мысленно потянулась к нему и просто попросила раскрытья. Он послушался. Я взорвалась бело-зеленой силой, и она выхлестнулась из меня, окутав нас с Лилией.

Я направила силу в него, пытаясь представить его vis-центр таким, каким видела несколько часов назад. Лилия открыл глаза.

– Помогай, – шепнула я.

Я потеряла счет времени, помогая латать дыру и направляя силу к флерсу. Получилось! Лилия начал обретать плоть и вес, и я только сейчас поняла, насколько он был невесомым, как призрак. Сила не унималась, радостно носясь вокруг нас и через нас. Поняв, что все страшное позади, я облегченно рассмеялась, правда, немного истерично, крепко прижимая к себе Лилию, почти придушив его. «Гаденыш, любимый гаденыш, – билось в голове. – Жив!!!»

Сила наконец чуть остепенилась и оплела нас двоих коконом, а я ослабила свои объятия и заглянула флерсу в лицо. Вина и надежда. Я немного грустно погладила его по щеке.