Потерянная - [7]

Тощий хищно улыбнулся, обнажив белоснежный клык, все больше походя на живого скелета. Видимо, он единственный в деревне, у кого зубы не проела гниль. От зеленого амулета пахнет примитивной магией. Но ее достаточно, чтобы пришибить меня прямо тут.

Он наклонил голову и вздернул нос.

– Проквас, – сказал он, – объясни нашей удивительной пленнице, с кем говорит.

Плюгавенький встрепенулся, подскочил к железной решетке. Рот кривится в ехидной ухмылке, зрачки расширились. Все мысли отражаются на лице карлика, от них становится совсем дурно.

– Ей-ей, мерзкое отродье, – проговорил он скрипучим голосом. – Трепещи, серая! Перед тобой Старейшина Последнего рубежа.

– Рубежа перед чем? – спросила я и глянула на потолочную грязь. Кто-то ловкий умудрился оставить след сапога на побелке.

Плюгавый плюнул себе под ноги.

– Будто ты, ей-ей, не знаешь, – огрызнулся он. – Последний рубеж перед вашим, будь он трижды сожжен, лесом!

В голове стало гулко, как в улье, мысли хаотично понеслись в разные стороны. Нашим лесом? Нашим – значит эльфийским? Сердце чуть не выпрыгнуло из груди, стараясь не выдавать возбуждения, я подняла подбородок и выпрямила спину.

– Знаю, – проговорила я сдержанно. – Хотела, чтоб сам признал.

Проквас обиженно завизжал и прыгнул обратно к Старейшине. Тот погладил его по голове, как ручного волка, и указал назад. Коротышка шмыгнул за спину, его щека прижалась к подолу тощего, он довольно выглянул из-за ног.

Брови Старейшины сдвинулись, по центру лба пролегла глубокая морщина. Он так стоял, казалось, вечность. У меня уже спина устала стоять по струнке.

Наконец тощий снисходительно улыбнулся. Щеки втянулись, тощий стал еще больше похож на скелет, я поежилась, но взгляд выдержала. Зеленая стекляшка под его одеяниями сверкнула, даже сквозь ткань стало видно. Я сделала вид, что не заметила, хотя во рту пересохло.

– Дерзкая желтоглазая, – спокойно проговорил Старейшина. – Продолжай в том же духе. Хотел пожалеть тебя, да, видно, поспешил с выводами. Ты не похожа на эльфов, которых видел прежде. Даже закралась мысль, что можно было бы…. Хм, не важно.

Он выдержал многозначительную паузу и довольно облизнулся.

– Знай, блудница, – продолжил он, – тебя вытащат на площадь и будут пытать каленым железом. Надеюсь, будешь вопить и корчиться в нестерпимых муках. А когда обессилеешь – лично отсеку тебе уши и повешу на шею в качестве трофея. Потом тебя разрежут на кусочки и скормят собакам.

С этими словами он резко развернулся, мантия всколыхнулась и пошла крупными волнами. Тощий затопал по ступенькам и скрылся в проходе в сопровождении прихвостня.

Я обессиленно опустилась на колени и уронила голову. Демонстрировать смелость – совсем не то, что ее испытывать. Связанные за спиной руки свело от напряжения, плечи болят, словно вместо мулов запрягали.

– Он отрежет мне уши… – прошептала я.

Сердце ударилось о грудную клетку и зашлось в бешеном ритме. Представила, как волокут на середину площади, привязывают к столбу и безжалостно прижигают каленым железом. Народ вокруг довольно улюлюкает, требует, чтобы жертва вопила диким голосом.

И не каленого было бы достаточно. От одной мысли об ализариновом металле кожа покрывается мурашками размером с горошину.

Из глаз потекло горячее. Мокрая дорожка проползла по носу и повисла тяжелой каплей на кончике. Я горько всхлипнула и вытерлась о плечо, оставив на коже грязные разводы от пыли.

Несколько минут я просто сидела и ревела, как самое никчемное существо в мире. Потом, видимо, влага кончилась, осталось только шмыганье носом.

В конце концов, это тоже надоело. В районе солнечного сплетения вспыхнуло, в порыве гнева я ударила коленкой пол. В стороны разлетелись мелкие комочки глины.

– Сбегу, – произнесла я твердо.

Внимательно оглядев камеру, поняла – самостоятельно выбраться из-за железной решетки не получится. Даже ключ не смогу взять – наверняка ализариновый. Разве что выломать ненавистные прутья чем-то тяжелым…

Скрипнула лестница, я подняла голову и откинула со лба грязную прядь. На ступеньке стоит та же девочка с золотыми косичками и прижимает к груди тряпичную куклу.

Я замерла. В первый раз детеныша напугал даже звук моего голоса.

Девочка спустилась на пол и осторожно подошла к решетке. Только сейчас заметила ее неестественную худобу. Щеки впали, скулы острые. Из широкого выреза торчат ключицы, такие тонкие, что даже я переломлю одним пальцем. На ножках-палочках безразмерные кожаные сапоги. Только огромные живые глаза наблюдают с неприкрытым интересом.

Девочка поежилась и сильнее сжала куклу.

– Мама говорит, ты эльф, – проговорила она тонким голоском.

Малышка решилась подойти еще ближе. Переминается с ноги на ногу, робко жмется и все ближе подбирается к решетке. Я сотню раз пожалела, что связаны руки. Не побоялась бы ализариновой дряни. Обожглась бы, но шанс выбраться этого стоит.

На всякий случай потянула локти в сторону, но сухие веревки сильнее врезались в кожу. Я досадно выдохнула и проворковала, стараясь быть ласковой, насколько умею:

– Наверное, твоя мама права. Что еще она говорит?

Девочка опустила глаза и проговорила тихо: