Потерял слепой дуду - [12]
– Где ты тут колхоз видел? – Коська, глядевший краем глаза в беззвучный телевизор, обернулся к старшему брату.
Шурка понял, что сморозил глупость: уже лет десять как в деревне все сгинуло, мужика на тракторе поле под картошку вспахать и то не найдешь, но по известной привычке списанных людей стоять за себя – взвился.
– Не у нас, так в Тепелеве! Вон оно, Тепелево-то, до хрена центнеров с гектара обрабатывает. И трактористы там, и комбайнеры, и так, по слесарке-столярке. А если чево по трактору, так я ему покажу, правда, сын?
– Ты пока-а-ажешь, – вздохнула Валентина, – как вино пить.
Других идей Шурка не имел и, кажется, обрадовался материным словам, сказал: «Да ну вас», – и вышел, изобразив на лице жестокую обиду.
– Короче, так. – Константин Сергеевич опять говорил негромко, по-подводному. – Шурик у меня пока поживет. – И Шурику: – Будешь у меня жить. Пока. Понял?
– Дадеко!
– Ничево не далеко, люди вон через весь город на работу ездят. Привык, понимаешь, пешочком ходить. Я подвезу, когда смогу. А ты – слышь меня?
– Ну.
– Баранки гну! Завтра же пойдешь в заводоуправление, скажешь, что погорелец, и напишешь заявление на общагу. Они обязаны тебе дать.
– Так не его ж квартира сгорела, – робко проговорила Валентина.
– И что? Он сколько лет там работает? Объяснит ситуацию.
– Как он объяснит, думай ты…
– Объяснит. Я подойду, помогу. Общага-то у завода есть, и не одна, а там кто попало живет. Чурки в основном. А он инвалид, ему вообще льготы положены, только он, балда, не пользуется.
Константин Сергеевич слово сдержал – позвонил в отдел кадров, сказал, что его племянник, глухонемой инвалид, работающий в цехе покраски, остро нуждается в жилье. Там, на другой трубке, ироничный голос ответил, что Александр Александрович «уже озвучил проблему» и «будем изыскивать средства, конечно, исходя из имеющихся возможностей».
Разговор этот (несмотря на «исходя из имеющихся») Константина Сергеевича обнадежил, ибо столь великий завод не может оставить Шурика в беде. Он позвонил матери, обрадовал ее, и в тот вечер все – Коська, Люся, Лидочка и Шурик – ужинали веселее, чем обычно.
Завод и вправду был добрый, хотя и строгий, особенно после того как начал собирать американские автобусы.
Перед обеденным перерывом подошел к Шурику работавший рядом ветеран труда по прозвищу Дядька Тягун:
– Шашлыка хочешь?
– Не.
– Тут шашлычка рядом открылась, пока дешево там, пошли.
Шурик уперся было, но Дядька цепко ухватил его за рукав:
– Да пошли, угощу, коли жадничаешь.
Он и вправду угостил – сам принес за столик две порции и пару крепкого «Макария».
– Не, не буду. – Шурик показал на бутылку и замотал головой.
– Ты, Шурик, дитё дитем, кто ж шашлык без пива употребляет?
– Не, – повторил он.
– Ссышь, что ли? Правильно, ссы. – Дядька Тягун подцепил вилкой пробку – хлопнуло, из горлышка выполз белый дымок…
И слова эти, и то, что ел он так смачно, и мяса золотистые куски, и лук, и красный соус – все это собралось разом и принудило Шурика сдаться.
А после перерыва явилась в цех комиссия из начальства, что-то смотрели, говорили меж собой и вдруг полным составом двинулись в его сторону. Председатель профкома, женщина в синем халате, из-под которого выглядывал вишневый костюм, прокричала ему:
– После работы зайди, надо заявление переписать. За-яв-ление!
Шурик закивал.
– Да ты респиратор сними. Это наш работник, инвалид, – пояснила она стоящим за ее спиной людям.
Шурик снял респиратор, прокричал:
– Пди-ду!
И один из тех людей встрепенулся лицом, подошел вплотную к Шурику:
– Повтори.
– Заявдение надо…
– О-о-о! – протянул тот человек, несомненно важный человек в черном галстуке. – Подойдите, Анна Семеновна. Чувствуете?
– Ты с ума сошел? – закричала председательша на Шурика.
– Нет, все в порядке. – Человек улыбнулся, радуясь, наверное, тому, что даже среди адских котлов сумеет различить запахи. – Сейчас его в медпункт на освидетельствование. Протокол, все как положено, ну вы знаете…
Они тут же ушли, и женщина в вишневом костюме обернулась на ходу, посмотрела на него трагически, и по губам угадал Шурик, что она сказала: «Дурак».
Шурика уволили.
Поначалу он пытался обмануть дядьку, говорил, что попал под сокращение, но ложь эта была бессмысленной: Константин Сергеевич все узнал, сначала по его лицу, красному, обвисшему от печали. А на другой день рассказали на заводе. Утром перед работой он сам собрал племянниковы вещи и ровно сказал, вручая ему большую сумку:
– Пошел вон.
Константин Сергеевич знал, что дорога у племянника одна – к бабушке.
Был он прав, как обычно. Шурик сел на маршрутку и поехал в Щербинки, откуда с конечной остановки ходил в деревню автобус.
Дина
Ждать ему оставалось часа полтора. Он купил мороженое, сел на скамейку, смотрел на бессмысленно шатающиеся троллейбусы, людей. Он ничего не чувствовал, кроме неприятной тяжести в середине груди, и наверняка уехал бы и часа через полтора оказался у бабушки, но он увидел их.
Они стояли вдвоем у билетной будки, выделяясь из бессмысленного потока порхающими руками. Наверное, они спорили о чем-то – Шурик не мог издалека разобрать, о чем, но что-то распахнулось внутри, он забыл завод и дядьку, он поднялся и пошел к ним, через дорогу, на красный свет, отмахиваясь от сигналящих машин, как от мух.
