Потаенные места - [53]

– Успокойся, Пудинг, тебе не нужно меня убеждать!

Доктор взял дочь за руку и попытался погладить, но та сжала его ладонь так сильно, что он поморщился.

– Мы должны заставить их понять, что он не способен на убийство, – проговорила она.

– И мы это сделаем. Да, сделаем.

С замиранием сердца Пудинг услышала, как устало звучит голос отца, и поняла: в душе он уже побежден.

– Ты выглядишь измотанным, папа. Тебе нужно отдохнуть. Как прошли роды? Из-за которых ты не пришел на фабрику?

– Не очень-то хорошо. Ребенок погиб, – отозвался доктор. – Воистину черный день.

Он сделал глоток чая, осторожно держа чашку, его рука дрожала.

Пудинг так сильно хотелось действовать, помочь брату хоть чем-нибудь, что ей невмоготу было больше терпеть.

– Я собираюсь на фабрику. Мне надо переговорить с тем, кто первым увидел Донни. И выяснить, кто первым нашел… бедного мистера Хадли, – объяснила она, натягивая сапоги.

– Пудинг, не ходи туда. Фабрика закрыта. Полиция все еще расспрашивает рабочих, – сказал отец.

Она замерла, стоя в одном сапоге и держа другой в руках. Глаза девушки снова наполнились слезами.

– Бедный мистер Хадли, – тихо проговорила она. – Кто мог желать его смерти? Не понимаю.

– И я тоже, моя дорогая. И я тоже.

– Что случилось с мистером Хадли? – спросила Луиза высоким тревожным голосом, стоя у плиты.

– Помнишь, я говорила тебе, мама? Его убили.

Пудинг с трудом добилась того, чтобы ее голос не задрожал.

– Пудинг, – произнес доктор предупреждающим тоном.

– Но мы вряд ли можем притворяться, что это не так! – воскликнула та.

– Какая жуть! – отозвалась Луиза. – Это был какой-то несчастный случай? Просто ужас!

Не в силах выдерживать происходящее ни секунды дольше, Пудинг засунула ногу в другой сапог и вышла из дома на солнечный свет. Источник журчал кристально чистой водой, протекающей в каменном желобе. Он был невероятно красив, и Пудинг почувствовала вдруг, как огромная трещина прошла прямо через середину ее мира. Девушка стояла на дорожке и плакала. Сквозь слезы она неожиданно заметила фигуру человека, медленно поднимающегося на холм. Это был Хилариус, его суровое лицо было непроницаемым, как всегда.

– Лошадям нужно, чтобы за ними присматривали, – сказал он коротко, добравшись до нее.

Солнце светило прямо ему в лицо, он щурился, и его глаза были почти невидимы. Но взгляд их все равно был настороженный, острый, словно клинок. Пудинг на мгновение растерялась.

– Но… мистер Хадли мертв! – произнесла она голосом, наполненным болью. – И моего брата забрали!

Хилариус на пару секунд задумался, а потом кивнул.

– Это плохо, – сказал он. – Я знал молодого Алистера с тех пор, как он родился, задолго до того, как тьма опустилась на этот дом. Но животным нет до этого дела. Они думают лишь о своем благополучии, вот так-то.

– Нет, я не могу сейчас прийти… Не могу! Мне нужно… – Пудинг попыталась понять, что ей нужно сделать. – Разве ты не можешь сам присмотреть за лошадьми, Хилариус?

– Не моя работа, девочка. Это по твоей части.

Он снова посмотрел на нее долгим взглядом, затем кивнул и повернулся, чтобы пойти назад, неуклюже шагая вниз по склону на своих кривых ногах.

Пудинг еще некоторое время наблюдала за Хилариусом, стирая с лица соленые слезы, а затем последовала за ним – работать.

* * *

Душными ночами, которые выдались на той неделе, Клемми подолгу не могла уснуть. Она ерзала, поворачивалась с боку на бок и пинала простыни, пока Джози не начинала вздыхать, а Лиз не принималась ворчать, что задушит сестру, если та еще раз ее разбудит. Клемми выскальзывала из постели и опускалась на колени у открытого окна, находящегося под самым свесом крыши. Их комната разогревалась от дневного жара и отдавала его ночью, а воздух снаружи был только немного прохладней, чем внутри. Летучие мыши, которые охотились за ночными мотыльками, кружились, летая вдоль реки, проносились над двором. Невидимая сова ухала над широкой долиной Байбрука, и на противоположной стороне ей отвечала другая. Река спокойно несла свои воды. Небо было иссиня-черным, а свет ущербной луны окрашивал все, что находилось на земле, в серый цвет. Клемми не знала, что делать. Полицейские констебли из Биддстона и Чиппенхема провели на фабрике несколько дней, наблюдая за всеми с таким подозрением и с такой серьезностью, что девушка, в душе испытывая вину, старалась убежать от них, едва завидев. Ей было не по себе от пристального внимания служителей закона. Казалось, их взгляды касались ее кожи, и Клемми чудилось, будто она совершенно прозрачная. Однажды она собралась отнести молоко в столовую, как обычно, однако ее туда не впустили и отослали домой. И она подслушала, как одна из женщин, работавшая на складе, жаловалась, что ее попросили смыть кровь с пола в конторе.

– Это не моя работа, верно? – бормотала она с болезненным, подавленным видом. – Как это может быть моей работой?

В другой раз Клемми подслушала разговор об Исааке Таннере.

– У него есть алиби, так они говорят, но разве он не из тех, кто всегда выходит сухим из воды? Они разбойники, эти Таннеры, я так и доложила тому копу, который меня допрашивал.

Ее сердце, казалось, остановилось, и она едва не задохнулась.