Потаенная любовь Шукшина - [5]

Сказал не случайно.

О жизни Василия Макаровича написано много, предостаточно и наврано. Поэтому, не мудрствуя лукаво, заглянем в биографию Василия Макаровича, которую он излагал кратко и предельно просто:

Родился 25 июля 1929 года в селе Сростки, Бийского р-на, Алтайского края. Родители - крестьяне. Со времени организации колхозов - колхозники. В 1933 году отец арестован органами ОГПУ. Дальнейшую его судьбу не знаю.

У родителей матери Василия Шукшина, Марии Сергеевны, было двенадцать детей. Она по счету - седьмая. Мария Сергеевна помнила, будучи девочкой, как в соседней деревне Верхняя Талица останавливался адмирал Колчак со своей армией. А у них в доме расположились красные. С полатей свисали головки детей, а внизу красный командир оружие разбирал по частям. Как можно было не знать Колчака, если он известен всей Сибири! И в моем древнем сибирском селе Крапивине оставлен людьми известного адмирала и северного исследователя особый след, связанный с сербом-художником В. Д. Вучичевичем-Сибирским, учеником И. И. Шишкина, которого погубили колчаковцы. Правда, сам адмирал к этой гибели никакого отношения не имел. Все произошло на бытовом уровне.

В семнадцать лет к Марии посватался Макар, рослый, статный парень, и родители невесты были не против этого брака. В восемнадцать Мария родила Василия, в двадцать - Наташу, или Талю (так звали младшую сестру Шукшина в детстве). Оставшись после ареста мужа одна, Мария Сергеевна начала работать в колхозе на самых тяжелых работах, пласталась, чтоб только дети были сыты и одеты. Родные сестры осуждали Марию за такое пренебрежительное отношение к себе, но у молодой женщины не было другой возможности обеспечить материальное положение семьи "врага народа".

Дед Василия, Сергей Федорович, бывало, говаривал дочери, приглядываясь к любознательному и сообразительному внуку:

- Береги детей, Марья, а особенно Васю. Он у тебя шибко умный, не по годам!

Именно крестьянский дом деда, материнская обитель дали мальчику те силы, ту нравственную опору, которые помогли Васе Шукшину выстоять в странствиях и не сломаться, получив поучительный жизненный опыт, делиться им с громадным количеством людей, признавших в нем настоящего художника

Своего деда Василий Шукшин помнил всегда и, конечно, увековечил в своих жизнеописаниях:

В доме деда была непринужденность, была свобода полная. Я вдумаюсь, проверю, конечно, свои мысли, сознаю их беззащитность перед лицом "фигуры иронической". Но и я хочу быть правдивым перед собой до конца, поэтому повторяю: нигде больше не видел такой ясной, простой, законченной целесообразности, как в жилище деда-крестьянина, таких естественных, правдивых, добрых, в сущности, отношений между людьми. Я помню, что там говорили правильным, свободным, правдивым языком, сильным, точным, там же жила шутка, песня по праздникам, там много, очень много работали... Собственно, вокруг работы и вращалась вся жизнь. Она начиналась рано утром и затихала поздно вечером, но она как-то не угнетала людей, не озлобляла с ней засыпали, с ней просыпались. Никто не хвастал сделанным, никого не оскорбляли за промах, но учили...

Читая вышеприведенные строки Василия Макаровича, понимаешь, где зародились корни его творческой состоятельности.

В молодости Мария Сергеевна опасалась своенравной реки Катуни, боялась, что отнимет она жизнь ее Васеньки, унесет его или простудит - как тогда мужу в глаза станет глядеть, если вернется из дали далекой однажды домой? Не пускала она сыночка в детстве к Катуни, панически страшась своего наваждения. Вероятно, не без причины.

Возвращалась домой затемно с колхозных работ. Подойдет к избе, а дети лежат у крылечка, как щенята, свернувшись калачиком, спят, прижавшись друг к другу. Перетаскает их по одному в избу, а потом уж сама прикорнет где-то рядом, до первых петухов, до утренней зорьки. А кто из детишек вдруг очнется да спросонья заплачет, она тихонько начнет петь старинную сибирскую колыбельную, переходившую из поколения в поколение в крестьянских семьях России:

Баю-баюшки, баю!

Не ложися на краю:

Прибежит серый волчок,

Васю (Талю) схватит за бочок.

Васю схватит за бочок,

Унесет с собой в лесок,

Бросит там под кустик

И домой не пустит.

А если бессонница нападала на малышей, матушка клала в ноги косматую шапку или варежку стеженую, которая изображала "волчка", и в сумерках при свете керосиновой лампы разыгрывалась перед детьми "страшилка". Надевалась на руку шапка или варежка, и "волчок" полз по кровати к неслуху, который тут же прятался с головой под одеяло и вскоре засыпал, убаюканный Марией Сергеевной, а она чуть свет вновь отправлялась на колхозные работы зарабатывать трудодни.

Вот с тех пор от непосильной, неженской работы обезножила, и сердце надсадила и рученьки не слушались, чем причиняла взрослому Василию Макаровичу большие волнения: он, чуть появится возможность, мчался к родимой, к материнскому надежному очагу, чтоб по-сыновьи поддержать Марию Сергеевну, утеплить вниманием и душевностью ее трудное существование.

Когда подрос Вася, начала Мария Сергеевна брать и сына с собой на работу, а Талю оставляла дома - мала еще была. Девочка целый день находилась на улице: в избу боялась заходить. Мать ей, бывало, настелит картофельной ботвы у крыльца, чтоб помягче было Тале брата с родительницей с работ колхозных дожидаться. Яслей в Сростках тогда не было, а не работать нельзя. Летом - терпимо, а зимой - хана. Ну и помыкала горя-горького молодая женщина со своими детками, воспитывая их одна-одинешенька.