Поступь битвы - [11]

Миреска хитро прищурилась.

— А ты не боишься, что я стану тебя обыгрывать в «коснись меня»?

— Ты сперва стань достойной соперницей, а там посмотрим.

— Так. И что мне надо делать, чтобы посрамить тебя в этой детской забаве?

— Тебе — ничего. Просто продолжать игру. Но не помешает немного усложнить правила. Две ладони! Внимание… Бью!

Забава, ставшая серьёзной, продолжалась. Спустя некоторое — небольшое — время Сарина перестала предупреждать об ударе, и Миреска ответила ей тем же. По молчаливому согласию правила претерпели ещё одно изменение. Теперь никто не стремился к чистому выигрышу, то есть к полноценному хлопку ладони о ладонь. При выросшем темпе и увеличенной тяжести хлопок был слишком болезненным и притуплял реакцию. Теперь Сарина и Миреска просто стремились коснуться друг друга. Хотя бы кончиком пальца, мимолётно. И не обязательно «парной» ладони. Но (ещё одно незаметно изменившееся правило) засчитывалось только касание ладонью тыльной стороны кисти, а не ладони и не запястья с предплечьем. Порой две руки устраивали охоту за одной, зажимая её в «коробочку»; порой действовали раздельно или, лучше сказать, создавали иллюзию раздельных действий.

Сосредоточение и напряжённость молчаливой схватки достигли такого накала, что как магнитом притянули к состязающейся паре группу наблюдателей.

— Во дают девчонки! — присвистнул кто-то. На него зашикали.

А посмотреть и впрямь было на что.

Темп атак и уклонений достиг такого уровня, что оставил бы позади даже поединок фехтовальщиков. Это был темп настоящего боя. Движения могли показаться отрепетированными, если бы не рваный, если не сказать больше, ритм. Миреска окончательно отказалась от попыток управлять движениями рук сознательно и перешла на голые рефлексы. Краем глаза она заметила, что Сарина продолжает «игру», закрыв глаза, и тоже зажмурилась.

Ничего не изменилось. Даже вслепую четыре руки продолжали плести сложный узор выпадов, финтов и уклонений. Не сбиваясь. И почти не касаясь друг друга.

— Всё, — сказала Сарина, резко прижимая свои ладони к скамье. — Ещё немного, и я стану ошибаться не потому, что действительно ошиблась, а потому, что, в отличие от тебя, устала. Хочешь ещё поразвлечься?

— Хочу.

— Тогда завяжи глаза, встань лицом к стене, а любой желающий пусть попробует достать тебя, бросив шарик от пинг-понга. Есть желающие?

Хор голосов дружно рявкнул:

— Да!

Сказано — сделано. Словно по велению Высшего явились плотная чёрная повязка, шарики и целая очередь ждущих своей очереди бросить их. Кто-то запасся ракеткой для пинг-понга. Кто-то стал доказывать, что это жульничество и ракетку надо отнять.

— Не надо, — сказала Сарина. — Пусть попробует. И по очереди кидать не обязательно, можете хоть впятером за раз стараться. Всё равно вряд ли…

Так оно и было. Стоявшая у стены Миреска уклонялась от бросков настолько успешно, что это казалось чудом. Ни мощно выстреленный при помощи ракетки, ни брошенный с двойным отскоком, ни полетевший в цель одновременно с несколькими другими шарик не касался её. Не мог коснуться. Она просто-напросто переминалась с ноги на ногу, иногда наклонялась или резко приседала… а бросающие мазали. Все как один.

Наконец она сорвала повязку и повернулась. Лицо и особенно глаза её словно светились.

— Эй, Миреска! — воскликнул последний из промахнувшихся, рослый и жилистый, со знаками различия старшего сержанта мобильной пехоты на рукавах комбинезона. — Когда ты успела выучиться этому трюку?

— Такое чувство, что я всегда знала его, — был ответ.

«Так и должно быть», — подумала Сарина. Хотя пик подстройки уже миновал, она всё ещё очень хорошо чувствовала состояние Мирески, наслаждаясь смещённым и обострившимся восприятием мира так, словно сама только что открыла для себя это чудо.

И желание оказаться в кабине своего собственного стайгера в этот момент не тревожило Сарину даже самой лёгкой тенью.

— Продолжим урок, — сказала она Миреске, поднимая руки в прежнем жесте — раскрытыми ладонями к партнёру. Та с готовностью уселась напротив.

Новый раунд «забавы» начался вроде бы так же, как закончился старый. Вроде бы. Потому что прежний ритм — рваный, взрывной, переменчивый, но всё же довольно заметный — куда-то исчез. И даже наблюдатели, от взгляда которых ускользали нюансы, могли заметить, как на лице Мирески проступают обида пополам с недоумением.

— Ты мошенничаешь! — обвиняюще воскликнула она, прижимая ладони к скамье тренажёра.

— Ничуть. Я просто перешла к новому этапу.

— Какому ещё этапу?

Сарина вздохнула и тоже положила ладони на скамью.

— Самое простое — когда рисунок виден кому-то одному. Тот, кто воспринимает рисунок, может подстроить его под себя… в меру собственного видения, конечно. Это просто до очевидности. Но что происходит, если рисунок видят сразу двое, причём каждый хотел бы изменить его в свою пользу?

— И что же?

— Очень просто: рисунок перестаёт быть однозначным. Появляется глубина. Множатся варианты, минимальное число которых равно числу видящих рисунок, а максимальное стремится к бесконечности. Сначала я просто давала тебе ощутить рисунок, постичь его. Понять. Я не пыталась изменить что-либо, только наблюдала. Теперь я начала вмешиваться. Это не мошенничество, это выход на новый уровень. Сосредоточься на том, чтобы воспринять как можно больше узоров вероятности. Это и только это может привести к успеху.