Постоянная должность - [31]

— Не слишком большое, — возразил Брэйд с неожиданным раздражением. — Я ведь не смыслю в этих вещах. Я не детектив. Вот и все.

Доуни кивнул:

— Да. Согласен. Само по себе это не так уж много. Но поглядите-ка на все это снова. Может быть, вы и были сильно расстроены, но вот не забыли же вы попросить у меня парнишкин ключ от лаборатории. Вспомните-ка!

— Да, попросил.

— Отлично! А почему? Вы могли бы, скажем, позвонить на следующий день, или прийти в полицейский участок, чтобы забрать его, или оставить его у нас, потому что у вас, вероятно, был свой ключ. Но вы попросили. Зачем?

Брэйд взорвался:

— Я просто вспомнил тогда об этом ключе — вот и все. («Боже мой, — с безнадежностью подумал Брэйд. — Я запутываюсь в этих сетях!»)

Доуни поднял пухлую руку:

— Конечно, конечно. Может быть, этим все объясняется. Я не спорю. И все-таки я подумал: а нет ли другого объяснения? Такая уж у меня работа искать другие объяснения. Должно быть, вы здорово беспокоились, чтобы никто без вашего ведома не вошел в лабораторию. Может быть, вас нервировало, что у полиции ключ? — Пепел на его сигаре стал длинным. Он осторожно стряхнул его. Я просто поинтересовался.

Брэйд понял, что совершил ошибку, отказавшись пообедать. Пустота в желудке и запах сигарного дыма вызывали дурноту, мысли его как-то притупились.

— Уверяю вас, ни о чем таком я и не думал.

— А я посчитал, что мне вас следует проверить, проф. Выйдя от вас, я еще послонялся возле окон. В лаборатории парнишки зажегся свет и горел довольно долго. Вы ушли на добрый час позже меня. Поэтому я велел моим ребятам принести сюда парнишкин ключ и опять зашел в лабораторию. Оказалось, вы там работали. Там были расставлены некоторые химикалии, которых раньше не было, и несколько бутылочек с порошком.

Поэтому я попросил приехать сюда одного из наших химиков. У нас в полиции тоже есть химики, проф. Он все осмотрел и сказал, что, возможно, вы здесь проводили опыты на цианид. Он взял немного порошка из этих бутылочек, проверил в полицейской лаборатории и сказал, что в них ацетат. Итак, что вы делали в лаборатории, профессор?

Брэйд не видел никакого выхода. Тихим, ровным голосом он рассказал Доуни, что он делал в лаборатории Ральфа в четверг вечером, о колбе с цианидом и ее сестрах с ацетатом, о методе работы Ральфа.

— И вы не рассказали этого нам?

— Нет.

— Боялись, что окажетесь впутанным в дело об убийстве?

— Вы правы, — боялся.

— Что ж, вы поступили неправильно. Это только усилит подозрения присяжных.

— Почему? — возбужденно воскликнул Брэйд. — Будь я убийцей, мне не нужно было бы проверять колбы. Я бы знал, что в них.

— Если вы не убийца, зачем вам надо было скрытничать? Вот чем будут интересоваться присяжные. А поскольку вы начали с утайки, они станут допытываться, какого черта вы действительно делали в лаборатории. Может быть, вы не говорите правды и сейчас…

— Клянусь вам…

— Не нужно клясться мне. Приберегите это для судейской комнаты, если дело дойдет до этого. — Он опять отряхнул свою сигару и сказал: — Суть в следующем: вы с самого начала считали, что это — убийство.

— Убийство или самоубийство.

— Самоубийство?

— Да, вы тоже думали о возможности самоубийства. По крайней мере прошел слух, что вы задавали вопросы о настроении Ральфа перед его смертью.

— А кто же вам это сказал, хотел бы я знать?

— Какое это имеет значение?

— Никакого. Просто хотел посмотреть, скажете ли вы мне это. Конечно, я задавал вопросы, чтобы обмозговать возможность самоубийства, хотя не очень в него верил: самоубийцы обычно оставляют записки.

— Нет же такого закона, что они непременно должны это делать.

— Закона нет. Но обычно… Дело в том, что самоубийца обычно жалеет себя. Он считает, что когда будет мертв, то все, кто поступал подло по отношению к нему, будут чувствовать себя худо. Это каким-то образом поднимает его настроение, пока он готовится отдать концы. Поэтому обычно самоубийца оставляет записку тому, кого он наверняка хотел бы заставить почувствовать себя особенно гнусно. Наш парнишка не только не оставил записки, но если он действительно был самоубийцей, то доставил себе массу хлопот, стараясь представить самоубийство несчастным случаем.

Брэйд согласился:

— Да, точно.

— Бывает, что самоубийца поступает подобным образом, но лишь в тех случаях, когда его жизнь застрахована. А парень-то не был застрахован! Другие соображения? Ни он, ни мать не были особенно религиозны. Я рассматривал вопрос и с других точек зрения. Не было никакого смысла маскировать самоубийство под несчастный случай. Но вот представить убийство как несчастный случай — тут есть смысл. Итак, кто-то другой подложил цианид.

— Но кто? — спросил Брэйд.

— Точно не знаю, может быть, вы.

— Но послушайте, у меня не могло быть никакого мотива. — Мозг Брэйда оцепенел, как под анестезией. Боли он не чувствовал.

— А, пожалуй, все же был, проф! Когда я занимался своими расспросами, я узнал, что у вас здесь дела идут не так уж хорошо, что, возможно, от вас собираются отделаться. Кое-кто мне намекал. Ральф также не ладил с вами. Если же ваш собственный аспирант ходит и везде говорит, что вы ничего особенного из себя не представляете, это тоже может послужить толчком, чтобы вас выставили с работы. Может быть, вы-то и были заинтересованы навсегда закрыть ему рот.