Постой, любимая - [90]

— Я видела ее, — возразила она. — Все не так уж плохо.

— Тебе не понравится прикосновение моих изуродованных пальцев, поверь мне.

— Понравится.

— Но я никогда… ни одна женщина раньше не возражала… — Эймиас замолк, не желая говорить о других женщинах на своем брачном ложе.

— Возможно, — сказала Эмбер, — но они не были твоими женами. В отличие от меня. Я привыкну к твоей руке. И поскольку я намерена сделать нечто, чего никогда раньше не делала, не мог бы, и ты сделать что-то новенькое для меня?

— Конечно, — сказал он. — Все, что пожелаешь.

Он стянул с правой руки перчатку и поднял свою изувеченную руку.

Эмбер чувствовала, как его тело напряглось; затаив дыхание, он ждал ее реакции. Она сжала его руку в ладонях и поднесла к своим губам.

— Ты придаешь этому слишком большое значение. — Она коснулась губами его изуродованных пальцев. — Да, твоя кисть покалечена. Но она и вполовину не так ужасна, как тебе кажется.

— Еще бы, ведь это только половина кисти.

— Ты когда-нибудь бываешь серьезным?

— Иногда, — отозвался он, снова склонившись над ней. — Хочешь продемонстрирую?

— Да, — сказала она и вздрогнула, когда он коснулся ее в сокровенном месте.

Эймиас медлил, не уверенный, чем вызвана эта дрожь: новизной ощущений или отвращением. Он и сам дрожал. И, только убедившись, что она дрожит от наслаждения, он решился на то, чего жаждал всей душой и телом.

Когда он вошел в нее, Эмбер выдохнула:

— О да, Эймиас, любовь моя. — Она замолчала, поглощенная своими ощущениями, необычными и даже болезненными, и постепенно нарастающим наслаждением.

Эймиас замер, опираясь на локти. Ему пришлось призвать на помощь всю свою выдержку, чтобы дождаться, пока, она освоится с его вторжением. Мускулы на его плечах бугрились от напряжения. Ничто в жизни не давалось ему с таким трудом, но он готов был свернуть ради нее горы, и это было самое меньшее, что он мог сделать.

Эмбер была потрясена. Он полностью заполнил ее собой, жгучая боль стихла, и ее тело постепенно расслабилось. Когда он снова пришел в движение, она напряглась, но вскоре начала двигаться вместе с ним, испытывая отчаянную потребность в чем-то, чего она сама не понимала. Они двигались в едином ритме, сжимая друг друга в объятиях.

— Жена моя, — выдохнул он ей в ухо.

Эмбер была слишком захвачена эмоциями, слишком потрясена душевно и телесно, чтобы выразить свои чувства словами. И лишь крепче обнимала его.

Наконец, взмыв в последний раз на крыльях любви, они отдались друг другу, полностью и без остатка.

Ночь близилась к концу, а они все еще бодрствовали, лежа в объятиях друг друга. Усталые и насытившиеся, они не допускали и мысли о том, чтобы расстаться, пусть даже на время сна.

— Я никогда не пойму, почему ты выбрала меня, — промолвил Эймиас, теснее прижав ее к себе, — но, клянусь, ты никогда не пожалеешь об этом.

— Знаю. — Голова Эмбер покоилась у него на груди, рука лежала на его сердце. — Я выбрала тебя, потому что мне нравятся сломанные носы, — сказала она после некоторого раздумья. — И потому, что я не умею считать до десяти. — Эймиас рассмеялся, и она не только услышала, но и ощутила его рокочущий смех. — А если серьезно, — задумчиво произнесла она, — то, возможно, потому, что ты единственный человек, который видел во мне ровню, несмотря на то что я женщина.

Эймиас выгнул бровь. Эмбер не могла этого видеть, но восприняла его молчание как вопрос. В эти несколько часов интимной близости они обнаружили, что могут понимать друг друга без слов.

— Я хочу сказать, что ты признаешь за мной право иметь собственное мнение и готов уважать его, — продолжила она. — Паско, мой отец и все остальные видели во мне существо женского пола, которое должно служить их целям: готовить еду, убирать дом, рожать детей, доставлять удовольствие. Мой отец воспринимал меня как собственность, которую можно выгодно продать. Ты единственный, кто хотел меня ради меня самой. Как я могла не влюбиться в тебя?

— Вот тут ты ошибаешься, — возразил Эймиас. — Как только мы доберемся до дома, ты будешь скрести полы, доить коров и рожать тройняшек. А потом я попробую обменять тебя на какую-нибудь собственность.

Она рассмеялась.

— А Тремеллин? — спросил Эймиас.

Эмбер замерла. Она не рассказала ему о предложении Тремеллина и сомневалась, что когда-нибудь расскажет. Это изменило ее отношения с Тремеллином, но она не хотела омрачать дружеское расположение, которое Эймиас испытывал к ее опекуну, несмотря на последние события. Возможно, когда-нибудь она расскажет ему всю правду. А пока ей придется ограничиться полуправдой:

— Мистер Тремеллин заменил мне отца. Эймиас помолчал.

— Не знаю, отличаюсь ли я от других мужчин в том, что касается женщин, — проговорил он, наконец, нежно поглаживая ее волосы. — Но многие парни и в самом деле считают женщин слабыми и недалекими созданиями. Возможно, это придает им уверенности в себе. В сущности, они достойны сожаления. Им нечего предъявить, кроме собственного гонора. Что же касается богатых людей, то, признаться, я их не понимаю. Наверное, они так редко видят женщин, обучаясь в своих привилегированных школах, что перестают считать их людьми. Я не хотел бы, чтобы это случилось с моими сыновьями. — Его рука замерла. — А ты?