Постмортем - [4]

Свет этот исходил от белого платья безликой призрачной девушки с длинными волосами, которые красиво и плавно развевались в воздухе, словно водоросли, подхваченные подводным течением. Из этого же платья вырастали ленты полупрозрачного тумана, которые обвивали зависших над землёй гвардейцев и очень недовольную Жозефину. Последняя упрямо пыталась вырваться несмотря на то, что Тальф строго-настрого запретил ей это делать.

Щупальца (именно так назвал бы их Тальф) поменьше оплетали ветви дуба и тянулись к другим деревьям, едва заметно пульсируя и поблескивая в высокой траве.

Девушка, изгибаясь как лента гимнастки, легко и грациозно скользила в воздухе от гвардейца к гвардейцу, заглядывала в их белые глаза, касалась бледными ладонями осунувшихся лиц и долгими страстными поцелуями впивалась в тёмные, почти чёрные губы. В эти моменты из глаз и рта очередного громилы шёл странный белый дымок, а в голове Тальфа звучал негромкий женский стон, которым можно было иллюстрировать значение слова «сладострастный».

— Пошли на кладбище, Тальф, — пробубнил молодой человек, передразнивая Жози, которая в этот момент изо всех сил брыкалась и пыталась укусить туман. — Вызовем мертвяка, поболтаем…

Парой часов ранее они с принцессой собирались вызвать духа подревнее и поболтать о старых временах. Для Тальфа это было полезной практикой, а для авантюристки Жозефины — развлечением. Кто же знал, что вместо безобидного призрака появится жуткая тварь?

Обычно дикие привидения сидели себе спокойно в заброшенных зданиях и лишь изредка подвывали, отпугивая мародёров и искателей приключений — потому что сами побаивались неадекватных живых, от которых можно ждать любой гадости. Некоторых духов удавалось приручить — и садовник в доме магистра Хейлера был тому примером.

Но попытка приручить Невесту не привела бы ни к чему, кроме медленной и болезненной смерти, смягчённой каким-нибудь блаженным наваждением. У Невест не было разума — только неизбывная тоска без конца и края, чёрный холод в душе и неутолимая жажда любви и тепла. Причём отсутствие разума в данном случае было не наказанием, а наградой, единственным, что могло облегчить участь несчастной души, с которой при жизни произошло нечто, что лучше не знать ради здорового сна и веры в людей.

Для начала — защитный круг.

Выбрав участок почище, юноша быстро высыпал на землю весь оставшийся у него толчёный кварц. Круг получился отличный: чаще всего было достаточно лишь обозначить линию, но Тальф решил, что в нынешней ситуации лучше перебдеть, чем недобдеть, и насыпал кристаллов от души, с горкой.

Теперь печать.

Из сумки появился свёрнутый кусок холстины, который молодой человек расстелил на траве рядом, стараясь не слушать, как в его голове девичий голос жарко шепчет: «Я так скучала по тебе!.. Иди ко мне скорей, любимый, я не могу больше ждать». В полутьме можно было заметить, что на ткани вышита сложная печать — сплошь углы, круги и тревожно знакомые символы, взгляд на которые вызывал тревогу: казалось, буквы шевелятся и видоизменяются, стоит лишь отвести глаза.

Ну и, разумеется, зелье.

Молодой человек крепко сжал в ладони прохладную склянку и собрался приступить к изгнанию, как вдруг услышал хрип одного из гвардейцев. Невеста застонала и сыто заурчала, а здоровяк несколько раз дёрнулся, словно в припадке, но быстро замолк и обмяк.

«Опоздал!» — мысленно взвыл Тальф и бросился к ближайшему щупальцу тумана, которое обвило старую высокую берёзу с почерневшим у земли стволом. В сапогах мерзко захлюпало, с лица никак не получалось смахнуть паутинку, а накидка цеплялась за всё подряд, будто не желая приближаться к призраку, но некромант этого не чувствовал — все его мысли и ощущения были сосредоточены в ладони, которая стискивала гладкий стеклянный пузырёк. Юноша нёс его в вытянутой руке, как собственное пламенеющее сердце.

— Ай! — увернуться от щупальца, которое почуяло живую душу и потянулось к Тальфу. — Ой!..

Снова хрип — от смертельного поцелуя задёргался ещё один гвардеец.

Трясущимися от холода и напряжения руками Тальф откупорил пузырёк с зельем, зачем-то понюхал его (большая ошибка) и вылил буквально пару капель на щупальце. Жидкость, попав на эфирное тело призрака, засветилась синим и принялась расползаться по туману, как клякса по бумаге.

Молодой человек возликовал.

У его плана, как и у любой импровизации, хватало слабых мест. Например, печать на ткани легко могла не сработать, но Тальф решил использовать именно её, потому что расчищать площадку от травы и два часа рисовать печать, чтобы потом обязательно ошибиться в какой-нибудь мелочи, было слишком долго и тоже рискованно.

Также могло не сработать зелье — и тут на одно «почему» могло быть десять тысяч «потому что», ведь всё, касающееся призраков, было таким же ненадёжным и зыбким, как они сами, состоявшие из невесомой энергии и пары грамм эктоплазмы.

Вернувшись бегом к печати и мысленно молясь всем известным богам, чтобы Невеста больше никого не успела выпить досуха, некромант разгладил ткань и щедро выплеснул остатки зелья в самый центр. Сердце на секунду остановилось в ожидании провала, но нет — попав на ткань, зелье принялось кататься по ней, будто по промасленной, и также тускло засветилось.