Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы - [71]

Антигерманский угар охватил и высшую власть. В конце лета Николай II выступил с личной инициативой переименования Петербурга в Петроград, а осенью с его санкции из столицы были высланы почти все столичные немцы. В середине января следующего года, по распоряжению главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, выслали тех, кто всё же остался, — ещё пять тысяч человек.

Февральская, а затем Октябрьская революции резко обострили антисемитские настроения среди многих слоёв городского населения — рабочих, солдат, мелких лавочников, офицерства, духовенства, маргинальной интеллигенции. Порой юдофобская глупость доходила до смешного. Так, в 1917-м по Петрограду гулял лозунг — «Долой еврея Керенского, да здравствует товарищ Троцкий!» [27. С. 165]. Сам Лев Троцкий любил с восторгом рассказывать, что простые солдаты считают его русским, а Ленина — евреем [5. С. 87]. 3 мая 1918 года Максим Горький с горечью писал в газете «Новая жизнь»: «…вокруг нас мы видим немало так называемых “культурных людей”, это люди очень грамотные политически, очень насыщенные различными знаниями, но их житейский опыт, их знания не мешают им быть антисемитами.» [12. С. 143].

Отзвуки тех юдофобских страстей можно отыскать во многих записях петроградцев революционных лет. Вот, к примеру, «Дневник 1921 года» поэта Михаила Кузмина: «Молодые актёры ходят. Много приятных, высокого роста, хотя наполовину жиды» [17а. С. 436]. А вот свидетельство уже упоминавшегося историка Соломона Волкова: «Помню, каким шоком было для меня обнаружить при разборке архива скончавшегося в 1971 году ленинградского музыковеда и композитора Валериана Богданова-Березовского, которого я знал безупречным джентльменом, его дневниковые записи начала 20-х годов о разговорах с молодым Шостаковичем на тему о “жидовском засилье” в искусстве. (Теперь эти записи частично опубликованы.) Зрелого Шостаковича заподозрить в антиеврейских настроениях, разумеется, невозможно: о его непримиримом отношении к антисемитизму говорят многочисленные свидетельства. Как вспоминал Лебединский, слово “антисемит” было для Шостаковича равносильно ругательству или определению — “это не человек”» [10. С. 556–557].

Эпидемия юдофобии во второй половине 1910-х — начала 1920-х годов охватила и некоторых иностранцев, оказавшихся в ту пору в Петрограде. Приведу ещё одну красноречивую цитату — из показаний представителя американской епископальной церкви А. Саймонса, с которыми он выступил в 1919 году на слушаниях «Оверменской комиссии» Сената США. Прослужив настоятелем методистской епископальной церкви в Петрограде одиннадцать лет, вплоть до октября 1918 года, его преподобие глубоко впитал в себя атмосферу столицы русской революции:

«С а й м о н с…больше половины этих агитаторов в так называемом большевистском движении были жиды.

Н е л ь с о н (сенатор. — С. А.). Евреи?

С а й м о н с. Да, евреи-отступники. Я не хочу ничего говорить против евреев как таковых. Я не сочувствую антисемитскому движению, никогда ему не сочувствовал и, думается мне, не буду сочувствовать. Я против него. Я с омерзением отвергаю какие бы то ни было погромы. Но я твёрдо убеждён, что эта революция — дело жидовских рук.» [1. С. 12–13].

В действительности, по данным 1918 года, в петроградской организации РКП(б) евреи составляли всего 2,6 % [31. С. 142–143]. Однако среди коммунистических вождей они и вправду играли самую заметную роль. Достаточно назвать пятерых: Лев Троцкий — ближайший ленинский сподвижник, фактически руководитель Октябрьского переворота, создатель Красной армии и первый нарком иностранных дел; Григорий Зиновьев — председатель Петросовета, предложивший после убийства М. Урицкого «разрешить всем рабочим расправляться с интеллигенцией по-своему, прямо на улице» [16. С. 184]; Яков Свердлов — председатель ВЦИК, лично давший согласие на убийство царской семьи; Моисей Урицкий — глава Петроградской ЧК; Моисей Володарский — комиссар по делам печати, пропаганды и агитации Петрограда, задушивший в городе всю свободную прессу. И вообще «в первое десятилетие после 1917 года доля евреев в партийном и государственном руководстве значительно превышала их долю в населении. Весьма много евреев было на высших постах в Красной армии и в тайной полиции — ГПУ-НКВД. Ещё больше в наркоматах иностранных дел и внешней торговли — предполагалось, что евреи лучше русских знают иностранные языки и лучше чувствуют себя в чуждом окружении» [18. С. 245–246].

Понимание того, почему евреи, наиболее притесняемые из всех нацменьшинств царской России, очутились на ответственных постах столь радикального политического движения, лежало на поверхности. Как и причины, по которым так много было среди петроградских большевиков латышей (10 %), поляков (6,3 %), белорусов и эстонцев (3,7 %), литовцев (2,6 %). Однако там, где речь заходит о национальном вопросе, яд ксенофобии убивает в человеке всякую способность даже к самой поверхностной логике. Тем не менее российские антисемиты до сих пор не устают подчёркивать, что коммунисты — порождение мирового еврейства и при этом приводят даже цифры и факты, почерпнутые, главным образом, «из двух книг, опубликованных в нацистской Германии: “Большевизм и еврейство" Германа Феста (1934) и “Евреи за спиной Сталина” Рудольфа Коммоса (1938 и 1944)» [18. С. 245].