Постепенное пробуждение - [5]

Когда начинаешь медитацию, становится вполне ясно, что все изменяется от мгновенья к мгновенью. Посидишь минут пять, стараясь удержать внимание на дыхании, и частенько думаешь: «Не могу удержать внимание на том, на чем хочется. Оно уходит к этой мысли, затем к той, потом к этому ощущению, к тому запаху, далее к какому-то звуку, а после него...» И замечаешь, что перед умственным взором проходит один предмет за другим. Видно воочию, что все это – поток постоянных перемен, приход и уход, и каждый миг ведет к следующему.

Это прозрение кажется до того простым, что его, вроде бы, и не стоит называть мудростью. Но когда переживаешь изменчивость глубоко, когда глубоко понимаешь, что нет ничего постоянного, наша мудрость возрастает. А потом открывается вот что: ничто из желанного не в состоянии дать нам удовлетворения надолго, ибо все текуче, ничто не остается навсегда. Что бы это ни было – изысканнейшее кушанье, глубочайшее сексуальное наслаждение, сильнейшее чувственное удовольствие – ничто во Вселенной не может дать удовлетворения надолго; все придет и уйдет. Именно это состояние дел, сообщающее нам такую тонкую неудовлетворенность, едва заметное чувство тошноты, мы носим внутри себя большую часть времени, даже тогда, когда получаем то, чего хотим, – потому что в глубине души знаем, что в конце концов все изменится.

И ведь не то, чтобы мы оставались всё теми же, а только мир изменялся. Мы же – часть мира. Ум всегда меняется. Вот почему мы счастливы сегодня и несчастливы завтра. Изменяются не только внешние вещи; все меняется; и этот факт нарушает наши понятия о порядке вещей, потому что эти понятия суть устойчивые продукты воображения, которые не отражают перемен. К примеру, понятие дерева – это крупная и устойчивая вещь, а не растущий и меняющийся организм с едва заметными отличиями от любого другого представителя своего вида, меняющийся под влиянием погоды, подверженный внешним воздействиям и условиям. Для мира, полного изменений, у нас имеются застывшие, неизменные понятия – ярлыки; и это, конечно, порождает разрыв между понятием и реальностью, результатом чего будет напряжение. Мы реально не видим реальности. Мы видим только отбрасываемые ею тени, и вот эти-то тени и есть наши понятия, наши определения, наши представления об этом мире. Привязанность к таким понятиям создает желание, чтобы мир соответствовал нашему представлению о том, каким ему быть; но перемены зачастую сталкивают наши представления с весьма отличной от них реальностью, что может вызвать в нас чувство гнева или поражения; и мы окажемся как-то отъединенными от истины вещей из-за негибкой связанности своею точкой зрения.

Любопытно, что среди всех этих перемен мы обычно переживаем не столько то, что происходит, а то, что думаем о происходящем. Сидя и слушая, мы не переживаем слушанья; мы переживаем до некоторой степени текущий комментарий к тому, что говорится, возможно, суждение или сравнение со сходными понятиями, или поток мысленных ассоциаций, вызванный в памяти разговором. На одном уровне, конечно, все, что действительно происходит, – это движение звука в воздухе, который давит на наши барабанные перепонки; благодаря памяти и механизмам восприятия ум узнаёт то, что говорится.

Итак, мы видим, что наши переживания – это переживания не того, что действительно происходит, а скорее переживания мира мысли. Большая часть нашего переживания – это сноподобное отражение в уме. Мы переживаем не столько само виденье, сколько то, что думаем о видимом, не столько то, что слышим, сколько то, что думаем о слушаемом.

Когда эта тема всплыла в прошлом году на занятиях, которые я вел в тюрьме Соледад, я заметил, что если бы в ту самую минуту слушатели почувствовали дуновение какого-то аромата, они не пережили бы этого запаха и одного мига, потому что прямое переживание запаха тотчас было бы погребено под лавиной мысленных ассоциаций и зрительных образов.

Очевидный пример того, как много мы вкладываем в сферу мыслимого, принадлежит нашему отношению к чувству осязания. Например, мы протягиваем руку, чтобы коснуться своего сексуального партнера, и это считается приятным ощущением; но когда рука касается кучи отбросов, это ощущение считают неприятным; или, если она прикасается к стене, ощущение можно считать безразличным. Но все, что действительно происходит, – это давление на кончики пальцев; все остальное – это понятийные мыслеформы, проецируемые желанием и обусловленностью.

Большую часть нашего мира наплел ум. Сила мудрости состоит в том, чтобы пробудить нас для прямого переживания вещей такими, каковы они есть. Она рассеивает нашу сонную слепоту и дает нам возможность больше жить своей жизнью, а не просто переживать мир в области понятий, где то, что мы называем реальностью, оказывается сном и тенью сна.

3. Нуждающийся ум

В основе обусловленного ума лежит нужда. Нужда принимает много форм. Нужно пребывать в безопасности; нужно быть счастливым. Нужно выжить; нужно быть любимым. Есть и особые нужды: желанные предметы, дружба с кем-то, виды еды, тот или иной цвет, то или иное окружение. Есть нужда не испытывать боли. Есть и нужда быть просветленным. Наконец есть и нужда в том, чтобы вещи были такими, какими нам хочется.