Post Scriptum - [66]

XVIII.

В тот самый день, седьмого декабря, тысяча девятьсот пятого года, в Москве началось вооруженное восстание пролетариата. Нескончаемые в жестокости своей, уличные бои, не миновали и дома Смыковских. Проломленный местами забор, обгоревший сад, разбитые окна, однако все его жители остались живы и тем были счастливы.

Спустя несколько месяцев Антон Андреевич и Полина Евсеевна обвенчались. Когда завершался уже тысяча девятьсот шестой, появился на свет их сын Валериан.

Ранней весной, седьмого года, посетил Антона Андреевича давний друг, прибывший из Германии, господин Орест Остфаллер, золотопромышленник, меценат, внучатый племянник эмигрировавшей когда-то княгини Аграфены Евграфовны Устьербиной. Получив скверные впечатления от событий, происходящих в России, он принялся убеждать Смыковского в необходимости непременного и незамедлительного отъезда в Германию.

«Ничего благоприятного здесь случиться уже не может, – говорил он, – сложившееся затишье, временно, и ненадёжно. Пострадаете вы, пострадают дети! И детей, и вас жаль…»

Остфаллер был так безусловен в своей уверенности, и так уговаривал Антона Андреевича, оставить сомнения и последовать за ним в Дрезден, что Смыковский однажды согласился, а Полина Евсеевна, хотя и чувствовала неверность этого решения, всё же спорить с супругом не пожелала.

Дом, и всё находящееся в нем ценное имущество, удалось продать. Катю и Фёдора оставили при новых хозяевах. Средств от продажи, выручено было не много, однако они позволяли некоторое время прожить в эмиграции в достатке. Все ожидали отъезда, как спасения, словно он и должен был явиться началом новой счастливой жизни. Полина Евсеевна, пожалуй, единственная, собиралась в дорогу с тяжелым сердцем, не рассчитывая на беспечное существование.

В назначенный день, поезд, обещавший исполнение надежд, тронулся, увозя людей, напуганных мятежными волнениями, в далекую эмиграцию.

Между тем состав, так и не добрался до окончания российских земель, преодолевший лишь четверть пути, он был остановлен известной своими зверствами, бандой. Большую часть пассажиров убили, имущество несчастных разграбили.

Из всей семьи Смыковских-Телиховых, выжить удалось только младшему сыну Ипатия Матвеевича, Артемию, Мише и четырехмесячному Валериану. Уцелел так же и Орест Остфаллер. Покидая вскоре Россию, он увез осиротевших детей с собой, проявив милосердие, дал им свою фамилию, и вслед затем, позаботившись о дальнейшей их жизни в Германии, нарёк их заново. Артемия стали звать теперь Альфредом, Мишеньку – Михаэлем, а маленький Валериан получил имя Вольфганг.

Войдя в немецкую семью, мальчики обрели двух младших братьев – Удо и Герхарда. Их мать, госпожа Наталья Остфаллер, сумела полюбить приемных детей, так же, как и родных. Несмотря на это, она не позволяла русским детям забывать о своем происхождении. Сама в прошлом, прима-балерина Петербургского театра, поразившая талантом и мастерством своим, всех кто видел её в танце, хоть когда-нибудь, четвертая дочь в семье купца Городовникова, и тоскующая бесконечно по родным и по России, она преподавала мальчикам немецкий, стараясь при этом, чтобы и на языке отечества, говорить они не разучились.

Впрочем, особенно требовательна была она к Вольфгангу, и когда спустя месяцы начала проявляться в нем речь, Наталья Елисеевна принялась приучать его к двум языкам единовременно.

Всю последующую жизнь, господин Остфаллер винил себя за случившуюся в поезде, гибель друзей своих. Возможно и от этого, его отцовская любовь к приемным сыновьям была необъяснима велика. Более прочих, гордился он Альфредом, самым веселым, но и самым отважным. И когда в мае, одна тысяча девятьсот пятнадцатого года, в ходе первой мировой войны, Артемий Телихов был призван на фронт, как и тысячи других, и вскоре погиб под Львовом, приняв мучительную смерть, безутешный приемный отец, пережил его лишь на неделю.

Спустя ещё год, Наталья Елисеевна, собрав детей, переехала жить в Париж.

Вера

Если бы Вивьен Остфаллер мог что-то почувствовать, он был бы поражен запахами эфира и дезинфицирующих средств. Но моменты, которые он переживал теперь заново, были только в его памяти. Никаких запахов на самом деле не было, однако эти образы были настолько реальными, что он мог бы поклясться, что всё это существует сейчас вокруг него.

Он узнал больницу с первых минут. Та самая больница, в которой десять лет назад рухнул его мир.

Он снова видел себя, и это была картина, наполненная яркими красками, без оттенков.

Он вспомнил все то, что так долго ненавидел, похоронил, отверг. Он видел бегущих медсестер, их руки, сочувственно похлопывающие его по плечу, и врача.

Тот врач, который приходил к нему, Вивьен помнил его до мельчайших подробностей, какого возраста он был, кровь на его халате и перчатках. Он появился в дверном проеме, как призрак, почти прозрачный, и его слова, изменили всё для Вивьена, погрузили его в безвкусную жизнь, в эту жизнь, напоминающую разорванный лист бумаги.

– Месье Остфаллер, мы сделали все, что могли, но…

Все вокруг Вивьена ускорилось, его первая паническая атака, первый момент дистанции от мира, как будто земля под ногами больше не удерживала его. Ему хотелось закричать, встать, как то отреагировать, но он уже ничего не чувствовал. Единственное ощущение, как в глубине его горла застрял крик, как тяжесть, которая никогда больше не покинет его, заберет его покой, и которая, он осознал это, останется с ним навсегда.