Пост 2. Спастись и сохранить - [14]

— Когда найду его, Иван Олегович, обязательно скажу!

Двери открывают караульные в синих шинелях с каракулевыми отворотами. Сурганов передает Лисицына капитану античной стати и внешности.

— Дальше сам.

— Так точно.

Сердце колотится так, будто Лисицыну сейчас на Олимпийских играх выступать.

6

За тремя рубежами личной охраны открывается наконец апартамент: вроде старомосковской квартиры с высокими потолками. Анфилада комнат уходит в уютный полумрак — дворцовые люстры погашены, мягкий свет идет от торшеров в тканевых домашних абажурах. Из глубины играет тихо фортепиано — ученически, заново и заново пытаясь с разбегу взять трудную музыкальную дробь.

Лисицын стоит на пороге по стойке «смирно» и завороженно слушает, не смея ступить шагу дальше. Тренькает где-то телефон — слышится неразборчивый мужской голос… Государя известили о прибытии гостя. И вот шаги.

Он появляется в самом конце анфилады, которая из-за порталов в каждой из комнат кажется цепью отражений в двух поставленных друг против друга зеркалах. На нем офицерский китель, штаны с лампасами и вдруг — Лисицын с удивлением замечает это — войлочные мягкие тапки.

Юра не вытягивается — выгибается, щелкает каблуками; фуражка сидит у него на руке.

— Сотник Лисицын?

— Ваше императорское величество!

— Пойдем, братец, пойдем.

Он, полуулыбнувшись, разворачивается и идет первым, указывая Лисицыну путь через порталы в зазеркалье. Комнаты наполнены резной мебелью оранжевого сучковатого дерева, похожими на водопад хрустальными люстрами, масляными портретами в золотых окладах — по левую руку лица прежней династии, Романовской, по правую — нынешней, Стояновской: глаза в глаза.

Охраны и прислуги больше не видно. Музыка становится четче и настойчивей. Наконец приходят в большую гостиную — ковры, диваны, стол на шесть персон с тяжелыми деревянными стульями, подушки с бахромой, зеркала. Фортепиано, за которым сидит девочка десяти лет, великая княжна Мария Аркадьевна. От стола, обложенный учебниками и тетрадями, поднимает глаза на гостя мальчик — сам цесаревич.

— Здравствуйте, — здоровается он первым.

— Ваше императорское высочество, — опять стучит каблуками Лисицын.

— Ты похож знаешь на кого? — смеется из-за фортепиано девочка и принимается наигрывать что-то другое, бравурное.

— Маня, прекрати! — делает ей замечание мальчик. — Она «Марш оловянных солдатиков» из «Щелкунчика» играет! — объясняет он вытянувшемуся во фрунт Лисицыну.

— Садись, братец, за стол, не стой. — Государь отодвигает для сотника стул, но тот продолжает стоять.

Во рту сохнет.

— Садись же, ну? В ногах правды нет.

Наконец Лисицын садится. Великая княжна, достучав по клавишам оловянный маршик, возвращается к своим экзерсисам, цесаревич погружается в уроки, отец треплет его по затылку и наконец смотрит на Лисицына — пристально.

— Чай будешь?

— Так точно.

Государь усмехается, звонит в серебряный колокольчик. Появляется опрятная пожилая женщина в фартуке и чепце, ловит Государев взгляд, читает жесты. Кивает и испаряется.

— Супруге нездоровится, — говорит император. — Просила извинить.

Лисицын только таращит глаза — хоть бы вышло сочувственно! — и кивает.

Чай приносят на серебряном подносе — в фарфоровом чайнике, с хрустальной вазой, полной сушек — цесаревич немедленно ворует несколько и набивает себе рот, отец ему замечаний не делает, — и пиалой с янтарным медом. Лисицын глядит на мед, улыбается.

Как только кипяток разлит, Лисицын делает большой глоток — и ошпаривает себе язык. Мальчик это замечает, расстраивается за казака.

— Осторожнее! Я так обжегся!

— Уже, — ворочает Лисицын шершавым бесчувственным языком.

Девочка хихикает. Упражнение теперь у нее идет сбивчиво, потому что она то и дело оглядывается через плечо на оловянного солдатика в казацкой форме.

— Ну расскажи, братец, о себе, — просит Государь.

Надо собраться, говорит себе Лисицын. Не шокать, не гэкать, слов-паразитов иностранных не допускать, говорить, как в учебке в голову ему пытались вбить: как достойно русского офицера.

— Ростовский я, Ваше величество. У родителей четверо нас, меня отдали в военное училище. Потом служба, потом офицерское высшее. Опять служба, Чечня, Кабарда, Осетия, теперь Дагестан. Дважды ранен. Имею награды, в том числе от Вашего императорского величества лично Георгиевский крест.

— Да уж помню, помню.

Помнит! Лисицын замирает в ожидании того, что император скажет ему о его будущей жизни. Тот прихлебывает чай.

— А ты-то что пустой чай хлебаешь? Я же вижу, ты вон от меда глаз не отводишь! Голодный?

— Никак нет, Ваше императорское величество… Не голоден. Просто пытаюсь понять, что за мед. Кориандровый или каштановый.

— Ничего себе! Разбираешься? А ты попробуй.

Лисицын подчиняется, скованно тянет серебряную ложечку к пиале, черпает тягучий, похожий на смолу, мед. Принюхивается.

— Кориандр.

— Видишь ты! Такой и такой бывает, оказывается. А мне что на стол поставят, то я и ем.

— Так у отца же ж пасека, Ваше императорское… Каштан другой, у него запах особый. Для настоящих гурманов… То есть… Прощу прощения, Ваше величество. Бывает, что и разнотравье такой вкус дает, шо… Ш-то…

— Помню, мальчиком еще алтайский мед покупали, как раз полевые цветы и травы, — кивает задумчиво император. — Где теперь этот Алтай…