Пост 2. Спастись и сохранить
"Надежно защищенная со всех сторон охранными постами и казачьими войсками, стоит тысячелетняя Москва. Внутри трех колец московской обороны — и за Кремлевской стеной — дворец. Во дворце — Государь Император награждает лучших из лучших, храбрейших из храбрых, цвет офицерского корпуса, опору и надежду престола. Им предстоит выйти из нарядной, убранной к дню Михаила Архангела столицы и отправиться в темные земли, которые когда-то были частью великой России — пока их не охватил мятеж и они не были преданы анафеме. Но прежде чем туда, за мутную Волгу, за непроницаемую пелену тумана, уйдут казачьи части, надо понять: куда сгинули все разведчики и почему замолкли пограничные посты? Об этом знает мальчишка, который не желал учить историю, и девчонка, беременная от убитого казака. Только вот успеют ли они рассказать?
| Жанры: | Боевая фантастика, Социальная фантастика, Героическая фантастика |
| Серия: | Пост №2 |
| Всего страниц: | 93 |
| ISBN: | 9789180248518 |
| Год издания: | 2020 |
| Формат: | Фрагмент |
Пост 2. Спастись и сохранить читать онлайн бесплатно
© Storyside, 2021
© Дмитрий Глуховский, 2021
Художники: Николай Хайдаров feat. Dopingirl
Оформление: Артем Юсупов
Продюсер: Диана Смирнова
Кресты
— Вы ведь были друзьями с сотником Криговым? А, Юрий Евгеньевич?
Полковник Сурганов смотрит Лисицыну в глаза добродушно, тепло, но Лисицын этому взгляду цену знает.
Что значит — «был другом»? Почему «был»? Не означает ли вопрос вкрадчивого предложения отречься от дружбы?
Когда вопросы задает начальник армейской контрразведки, над ответами надо думать тщательно — и быстро. На ум приходит главное: правильный ответ полковнику известен и самому, а сейчас он проверяет Лисицына на честность.
— Так точно. Почему ж «были», господин полковник? Мы ж и сейчас дружим.
Он старается не отводить взгляда от сургановских рыжих глаз, от его паленых изогнутых бровей, от приподнятых уголков губ. И самому вот так же глядеть на него в ответ — приветливо и вежливо. Как будто он не слышал ничего про чистки в армии, которыми Сурганов как раз и дирижирует.
— И сейчас дружите. Ну что же.
Георгиевская зала Большого Кремлевского дворца была наполнена кожаным скрипом и сиплым шепотком, резким как нашатырь офицерским одеколоном и душистой махоркой.
Ждали Государя.
На белом мраморе стен выделялись только золотые солдатские кресты. С потолка светили сотнями свечей огромные бронзовые люстры, под сапогами сиял скользкий расписной паркет. Вдоль стен расставлены были бархатные красные скамьи, но садиться на них, конечно, было нельзя; воспрещалось и разгуливать по залу. Дозволено было переминаться с ноги на ногу.
Ждали уже полтора часа, но готовы были ждать еще вечность: казаки держать строй умели.
— Короче, прикинь, оказалась целочкой! — восторженно шептал Юре Лисицыну в ухо Сашка Кригов. — Везет мне на целочек, сам не знаю почему!
— Та ты ж умеешь дать романтики, — отзывался Лисицын. — Чувствуют же ж, что могут такому довериться. А когда доходит, что влипли, — все, поздняк метаться.
Лисицын волновался очень, несколько раз просыпался посреди ночи. А вот Кригову было как будто и все равно.
— На форму они ведутся. На фуражку особенно, — делился Кригов. — Увидят в кафе на столе фуражку и прямо текут. Сами подходят.
— Ты везунчик просто. Я сколько раз фуражку ни выкладывал, только полицаи одни подкатывают, бумаги на увольнительную проверять. А бабы что-то тушуются.
— Да ты деревня потому что, Юр. Станица. Ты их семечками, поди, сразу угощаешь?
— Так а что?
— Та ни шо. Вечером поучу тебя, как в Москве действовать нужно. Рыбные места покажу тебе. На свежачка ловить будем.
Тут хлопнула дверь — в зал бегом вбежал седоусый войсковой старшина.
— Равняйсь! Смир-р-рнааа!
Шепотки оборвались в один миг. Хрустнули портупеи, натягиваясь на расправленных плечах. Вдали эхом защелкали дробно каблуки по полированному дереву…
Император летел со свитой.
Гвардейцы в дверях вытянулись во фрунт, набрали впрок воздуху и — распахнули двери в бравую и торжественную Георгиевскую залу, как до этого — в золотую Александровскую, а до нее — в тронную гербовую Андреевскую, а до той — в уютную ковровую Кавалергардскую.
— Его императорское величество, Государь император и самодержец Московский, Аркадий Михайлович!
Лисицын не дышал. Кригов не дышал. Сорок восемь прочих сотников, есаулов и подъесаулов, которых по всему войску, по всей державе отбирали для той церемонии, не решались выдохнуть. Каждому хотелось больше всего хотя бы на миллиметр высунуть нос из строя, чтобы увидеть Государя первым, и никто не смел.
И вот — вошел.
Невысокий, сутулый, неожиданно моложавый. Парадные портреты делали его старше и солидней, распрямляли царя и добавляли ему стати, но на то ведь и нужны портреты.
За Государем — адъютанты, ординарцы, двое казачьих генералов — однорукий Буря и Стерлигов — и не поспевающий за кавалькадой пузатый командующий — атаман Войска московского, Полуяров. Звон медалей, звяканье шпор, сабельный перестук.
Встали.
Не смотреть на Государя было нельзя. Говорил войсковой старшина — не пялиться! — но украдкой, как бы себе на нос, смотрели все.
Да — невысокий, сутулый. Не плешивый, но с залысинами. А все же с первого мгновенья делалось ясно, почему все беспрекословно ему подчинялись. От первого же его слова — негромко, но очень внятно произнесенного — по коже бежали мураши.
— Здорово, орлы!
— Здравия желаем, Ваше императорское величество! — громыхнул строй в одну глотку.
Государь отошел чуть подальше — так, чтобы обнять взором сразу всех тут. Мундир на нем был самый простой, полевой полковничий, на боку кобура, сапоги на ногах — истертые, видавшие виды.
Лисицын чувствовал, что потеет — как в окопах под «Градами» не потел, как в зачистках в абречьих аулах не потел, поворачиваясь к пустоглазым домам спиной.
— Я Владимира Витальича, атамана вашего, просил лучших из лучших мне к сегодня отобрать, — начал Государь. — Всех, кто отличился в боях. Кто себя не жалел, чтобы товарища спасти. Кто на передовую добровольцем вызывался. Кто из лазаретов просился на фронт. Сказал — дай мне, Владимир Витальич, полсотни таких бойцов, я с ними мир переверну. И вот вы тут. Как на подбор.
Лисицын слышал, как его собственное сердце колотилось.
