И Тяглов не заставил себя дальше уговаривать. Он уже успел размотать свою снасть, и его тяжелая, неуклюжая блесна поспешно нырнула в воду. Мы не расходились и ждали, что будет… Но ничего не было. Ничего не было пять, десять, пятнадцать минут. И тогда я и дядя Костя, будто сговорившись, в один голос снова призвали Мясникова к соревнованию. И снова он сначала отказывался и снова, смущаясь от необходимости занять чужую лунку, все-таки согласился с нами.
И снова произошло чудо. Окунь-колобаха оказался на льду, за ним второй. Третьего, как в прошлый раз, Мясников ловить теперь не стал и, поняв, наконец, какой именно спор идет, хитро и вызывающе подмигнул Тяглову:
– Ну, кто кого, Алексей Тимофеевич? Давай теперь ты…
И Тяглов, поддавшись настоящему здоровому азарту соревнования и позабыв разом о своем честолюбивом желании утвердить окончательно и навсегда свои снасти и свои методы зимней ловли, уже без многохитрой усмешки склонился над лункой. И опять ему не повезло. И опять после него повезло Мясникову.
К машине мы брели уже в темноте, брели дружно и устало, все вместе – победители и все вместе – побежденные, брели счастливо и необычно легко посреди озера, посреди тайги, посреди зимы.
И на следующий день Тяглов, правда еще не признав вслух своего поражения, завел со мной окольный разговор о тонких лесках и маленьких мормышках, которые были у меня, которыми я охотно делился с Мясниковым и которых пока не было у Тяглова.
А тайну загадочного рыбака и его счастливой лунки мы так и не разгадали. Рыбака этого мы больше не встречали, а, рыба возле той лунки нам больше не попадалась…
