Посреди земли - [79]

— А-а, вот и Маргит! Пристраивайся ко мне под бочок! — махнул рукой оператор. — Местечко в тени — экстра-класс! Кстати, выглядишь ты прелестно! Сколько тебе, пятьдесят три? Больше пятидесяти двух никак не дашь!

Писательница расстелила на траве купальный халат. Изуродованные ступни — пальцы на ногах были отморожены во время бесконечных выстаиваний на аппельплацу — она прикрыла полой халата. — Не мастер я писать сценарии, — говорит она Хаберманну. Она нарочно заставляет упрашивать себя. Ей хочется почувствовать, что для него это действительно важно.

— Самую суть я сумею уловить, а доработаем мы на пару. — Положив голову на колени Вали, он пробурчал нечто невнятное — сплошной набор шипящих.

— По мере того как продвигается работа, нередко меняется и сам замысел.

— Вот-вот! Потому и важно, чтоб вы приехали, тогда вместе мы…

— Хорошо, я согласна, — поспешно перебила она Хаберманна с такой интонацией, которой прежде за собой не замечала.

Большой красный мяч прокатился между ними, несколько раз подпрыгнул на ходу и шлепнулся в воду, разорвав серебристо-ртутную гладь реки.

— А ну, за ним — кто первый! — Хаберманн вскочил и, высоко вскинув руки, помчался вдоль берега; под мышкой у него синело пятно. На первый взгляд могло показаться, будто то был след от сильного ушиба, но тотчас же глаз улавливал и контуры — частые точки, выжженные иглою; у писательницы вырвался протяжный, жалобный стон, как у собаки, которой наступили на лапу.

Лучезарная улыбка, не сходившая с лица Вали и слепившая, точно незатененная электрическая лампочка, сменилась озабоченной гримасой. — Что случилось? Вам плохо? — Резиновой купальной шапочкой она принялась обмахивать писательнице лицо. — Пожалуйста, сделайте глубокий вдох.

— А ты что, не видела? — недобро ухмыльнулся оператор. — Уж кому-кому, а тебе-то давно следовало заметить.

— Что… что мне следовало…

— Или вы крутили любовь только при потушенных фарах?

— Заткнись! — Завлит долго возится с зажигалкой, спичкой ковыряет фитиль. — Возможен и такой вариант… гм… возможно, что в том сумасшедшем вихре… закрутило и его… не забудь, в те годы он был совсем зеленый юнец… гм… А нам остается только проглотить пилюлю. Другого выхода я не вижу.

Взгляд Вали напряженно упирается в спину Хаберманну, девушка следит, как он с маху бросается в воду и плавно выныривает на поверхность. — Что случилось? — Девушка машинально продолжает обмахивать повлажневший лоб писательницы.

— Так, мелочи жизни… — Губы оператора растянуты в ниточку, и каждое слово он роняет, будто стряхивает крошки. — У этого типа татуировка под мышкой. Он был эсэсовцем.

— Неправда!

— Правда, — кивает писательница. Она откидывает в сторону купальный халат, и ее искривленные, отмороженные пальцы подтверждают: это правда.

На лице Пали, не привыкшего к сложным переживаниям, всеприемлющая улыбка сбивается в растерянную ухмылку. — А ведь казался таким своим парнем… ну, своим в доску. Наверное… — Оборвав фразу, он встает, отряхивает приставшие травинки, цветочную пыльцу. — Чтоб тебе провалиться ко всем чертям!

— Где будем разводить костер? — подбегает к ним патлатый молодой человек.

— И без костра перебьешься, — оператор натягивает носки.

— Мы натаскаем хворосту. Кирпичами мы запаслись.

— Не нам этим заниматься, — говорит писательница, неотрывно следуя за взглядом Валики: зрачки ее мечутся справа налево, слева направо, в них смятение перепуганного насекомого, трепет наколотого на булавку мотылька. — Завтра он улетает. — Хорошая тема, так и просится на бумагу… Бесплодные мечты стареющей климактерички. Эти судорожные попытки ухватиться за несуществующую соломинку. Женщина было уже покорилась старости, как вдруг однажды… У писательницы слегка перехватывает горло, когда она представляет себе припорошенные сединою волосы и поблекшую за зиму вялую кожу, желтизна которой особенно заметна при ярком летнем солнце, и эта самоуверенность, за которою скрывается робость ее героини. Она более хрупкая, более ранимая, чем сама Маргит. Эту черту для своей будущей героини она позаимствует у Валики. Равно как и глаза янтарного цвета; они широко, изумленно распахиваются, стоит только мужчине… Да, кстати, а каков он, этот мужчина? Пожалуй, замкнутый и немногословный, он не любит привлекать к себе внимание. И конечно, он не похож на Хаберманна… Своей грубоватой честностью и требовательностью… требовательнее всего он относится к самому себе… Фантазия ее заработала, выстраивая деталь за деталью, теперь в бескровных муках она сотворит другого Хаберманна и другую Маргит, которая будет все же сродни ей самой.

Хаберманн шутливо целится в них мячом, вот он выходит из воды, садится по-турецки.

— Чудеснейший день! Поплыли на тот берег! Кто со мною?

Руки у Вали бессильно повисли меж колен, лицо серое, как закваска, она поднимает глаза на Хаберманна:

— Ты вовсе и не был в Швеции!

— Но, дорогая… о да, конечно, нужен документ… Ведь мы живем в эпоху документов. — Он смеется. — Неужели никогда не кончится эта власть бумаг над нами?

Безмолвие, как в аквариуме. Тяжелая, удушливая тишина.

— Пфуй, до чего ленивая компания! Auf! Встать, Пали! Фрау Маргит!