Посреди земли - [11]

Мне представляется, что мои романы можно выстроить в определенном порядке. Ось ординат составляют романы об общественных классах, охватывающие большие исторические эпохи: «Двадцать лет», где действие происходит в пролетарской среде, «Нации-сироты» о судьбе интеллигенции и «Город в вечернем свете», где проецируется все современное венгерское общество. На полутора тысячах страниц трех этих больших произведений дается правдивая, следовательно, драматическая хроника последних четырех десятилетий жизни венгерского общества, — это стремление писателя-прозаика к синтезу.

На оси абсцисс оказались бы книги писателя, мучительно анализирующего жгучие проблемы своей эпохи: «И сдвинулись с места горы» — об ужасах войны, «Правительственный кризис в Паране» — сатира на современные колонизаторские методы крупного капитала, «Винтовая лестница», оспаривающая мысль о всесилии государства, «С нами начинается все» и «Отреченные», два небольших романа — раздумья о пути и будущем современной молодежи. Недавно моя склонность к сатире нашла применение, помимо пародий, в новом большом романе «Свидетель великих эпох». Эта горькая и веселая книга излагает венгерскую историю двадцатого века с ее оборотной стороны — с точки зрения старого мошенника.

Заключаю короткий перечень последней и самой любимой моей книгой «Судья». В гротескной истории Юлия Цезаря и Брута, уводящей читателей в древний Рим, в связи с покушением двух-тысячелетней давности речь идет о деспотизме и о противостоящей ему вечной революции.

Непогодь

Сперва он въехал прямо в гараж, но потом, дав задний ход, опять вывел машину на темный двор и, поливая из шланга, тщательно ее вымыл. Даже в этой тьме, при слабеньком свете, сочившемся из гаража, было видно, что она покрыта толстым слоем грязи. С самого рассвета шел дождь; на дорогах — сплошные лужи, слякоть, каверзные, скрытые под водой колдобины.

Снова заведя машину в гараж, он запер дверь и направился к парадному. Долго, словно забывшись, очищал от грязи ботинки о железный скребок, наконец достал ключ. Не отапливавшаяся, с каменным полом передняя совсем выстыла. Каждый раз, входя — с осени до весны, — он думает о том, что пора бы уж и сюда провести отопление. Но дело тем и кончается: подобные решения как-то легко улетучиваются в теплых комнатах.

Жена сидела в уголке с вечным своим вязаньем в руках. Нынче это было что-то сиреневое. Чуть слышно журчал телевизор; кадры быстро сменялись, то яркие, то совсем темные, но звук Этуш почти совсем приглушила.

— Ты очень голоден?

— А что?

— Я бы закончила этот рядок. Но если очень проголодался, тотчас несу ужин.

Во рту у него стоял кисловатый привкус, желудок сводило от голода, но аппетита, в сущности, не было.

— Оставь. Успеется.

Жена взглянула на него: голос мужа показался ей странным.

— Что нового?

— Ничего.

— Я же вижу!

Муж тяжело вздохнул.

— Измотался как собака. Не день, а каторга. — Он сел, закурил, но от дыма кисловатый привкус во рту стал еще ощутимей. Сделав три затяжки, он погасил сигарету. — Колесил весь день напролет, и все без толку.

— Быть не может!

— Как еще может! Даже в Вац прокатился напрасно. Нету сырья, ни грамма.

— Да ведь обещали же!.. А в Вёрёшваре?

Муж махнул рукой.

— Если уж в Ваце нет, то там и подавно. Только бензин расходую без толку. Да еще магарычи эти направо и налево, угощаешь всех, вплоть до сторожа, ради шкуры неубитого медведя.

— Ну, а Секулич в Эстергоме?

— Н-да. Клянется, что послезавтра все доставит.

— Этот слов на ветер не бросает.

— Да, кажется. На него я тоже надеюсь.

— Значит, завтра уж никуда не поедешь?

— Как не поеду? Опять в Вац покачу, да и в Дорог нужно.

— Выходит, Ферко опять в мастерской сидеть…

Муж кивнул головой.

— Уж как-нибудь посидит… при его-то трудах не надорвется.

— Ну что ты, право! Знаешь ведь, учится он.

— Учится! — отмахнулся муж. — Все равно не попадет в институт, чего зря и стараться!

— На этот раз, говорит, попадет непременно.

— Он и в прошлом году говорил так же.

— Когда-никогда, а удастся!

Жена довязала ряд, встала, вышла на кухню. Когда же, подогрев ужин, вернулась, то так и обомлела: муж, как и прежде, стоял в углу комнаты, не шевелясь, устремив взгляд на ковер. Телевизор орал чуть ли не на полную мощь, очевидно, пока она была на кухне, муж включил звук, но актеры и теперь старались лишь для себя.

Она быстро постелила скатерку, поставила ужин на стол, приглушила звук и подошла к мужу.

— Что-то случилось, Ферике?

— Говорю же, ничего. Просто я выдохся. Целый день в машине, скользко. Иной раз так занесет, словно лыжи под тобой, не колеса… Из колдобины в колдобину! А вечером в довершение еще и туман… Черт-те что: дождь и туман сразу! И рука весь день ноет, спасу нет, попробуй-ка с больной рукою эту чертову баранку крутить… да по такой дороге. Добавь еще ко всему, что правая фара у меня, только мост Тахи проехал, — чирк, и нету!

Глаза у жены округлились.

— С одной фарой доехал?

— Именно.

— Милиция? Не заметили?

Муж удовлетворенно засмеялся.

— В этакую-то непогодь?

Жена все приглядывалась к нему: нет, что-то с ним неладно.

— Так в чем же дело? Что случилось-то?

— Сказано, ничего. Я лягу.