Посоветуйтесь с Дживсом! - [25]

– Полный зал, сэр, – произнес голос у меня над ухом. Рядом со мной стоял Дживс и благосклонно наблюдал за представлением.

– И вы здесь? – холодно сказал я.

– Да, сэр. Я здесь присутствую с самого начала.

– Вот как? Ну и что, есть потери?

– Сэр?

– Дживс, вы меня отлично понимаете, – сурово проговорил я, – пожалуйста, не притворяйтесь. Кто-нибудь уже провалился?

– Нет, сэр.

– Думаете, я буду первый?

– Нет, сэр. Я не вижу оснований предполагать, что вы потерпите неудачу, сэр. Я не сомневаюсь, что вас примут хорошо.

Внезапно меня поразила одна мысль.

– Вы уверены, что все пойдет так, как было намечено?

– Да, сэр.

– А я не уверен. И скажу вам почему. В вашем дурацком плане есть слабое место.

– Слабое место, сэр?

– Именно. Неужели вам не пришло в голову, что мистер Глоссоп, услышав, как я пою эту проклятую песню, откажется выйти на сцену после меня? Дживс, пошевелите извилинами. Мистер Глоссоп поймет, что перед ним разверзлась бездна, и вовремя остановится. Он вообще не станет выступать.

– Мистер Глоссоп не услышит, как вы поете, сэр. По моему совету он посетил «Кувшин и бутылку» – заведение, которое находится как раз напротив концертного зала. Мистер Глоссоп не намерен его покидать, пока не придет его очередь выйти на подмостки.

– Да? – сказал я.

– Если позволите, сэр, здесь неподалеку имеется еще одно заведение, которое называется «Коза и виноград». Мне кажется, было бы весьма целесообразно…

– …чтобы я навестил эту самую «Козу с виноградом»?

– Это помогло бы вам снять нервное напряжение, сэр, в ожидании выступления.

Я все еще сердился на Дживса за то, что он втянул меня в эту гнусную историю, но, должен признаться, последние его слова немного меня смягчили. Спору нет, он был прав. Он изучал психологию личности, и это не давало ему сбиться с верного пути. Спокойные десять минут в «Козе и винограде» – именно то, чего требовала нервная система моей личности. Рвануть в упомянутое заведение и пропустить пару стаканчиков виски с содовой было для Бертрама Вустера минутным делом.

Лечение оказало на меня прямо-таки магическое действие. Что еще они лили в напиток, кроме медного купороса, не знаю, но он в корне изменил мои взгляды на жизнь. Исчезло мучившее меня странное удушье. Я больше не чувствовал слабости в коленках. Конечности не дрожали, язык развязался, спина распрямилась. Помедлив ровно столько, чтобы заказать еще стаканчик и осушить его, я радостно пожелал официантке покойной ночи, приветливо кивнул парням, сидевшим в баре – мне очень понравились их лица, – и гоголем направился в зал, готовый ко всему.

Вскоре я уже стоял на сцене, и миллион выпученных глаз таращился на Бертрама. В ушах у меня странно жужжало. Потом сквозь это жужжание я услышал, как затренькало пианино. И, вручив свою душу Господу, я набрал полную грудь воздуха и запел.

И как все только не сорвалось. Свое выступление я помню как в тумане. Кажется, когда я затянул припев, по залу пошел ропот, я подумал, что, наверное, зрители хотят мне подпевать, и эта мысль очень меня воодушевила. Тут уж я расстарался и выжал из своей глотки все, на что способен, с ходу взял самую высокую ноту и элегантно удалился в кулисы. Кланяться я не выходил, просто убрался подобру-поздорову и направился к Дживсу, который меня ждал, стоя в задних рядах.

– Ну, Дживс, – сказал я, бросая якорь рядом с ним и отирая со лба праведный пот, – по крайней мере подмостки не снесли.

– Да, сэр.

– Но теперь вы можете всех оповестить, что я в последний раз пел за стенами своей ванной комнаты. Это была моя лебединая песнь, Дживс. Всякого, кто захочет меня послушать, прошу пожаловать к двери моей ванной и приложить ухо к замочной скважине. Может, я и ошибаюсь, но мне показалось, что к концу моего выступления зрители как-то заволновались. По-моему, тень провала витала в воздухе, я слышал, как она бьет крылами.

– Я тоже подметил, сэр, что аудитория несколько возбуждена. Видимо, она утратила интерес к этой мелодии.

– А?

– Мне бы следовало заранее вас информировать, сэр, что перед вами эту песню уже исполняли дважды.

– Что?!

– Да, сэр. Одна дама и один джентльмен. Это очень популярное произведение, сэр.

У меня отвисла челюсть. Как он мог, зная это, спокойно отправить своего господина на верную гибель?! Я был потрясен. Видимо, прославленная верность слуги своему господину навсегда утрачена. Я хотел решительно, не стесняясь в выражениях, изложить Дживсу свою точку зрения на его поступок, но меня остановило поразительное зрелище – на сцену, пошатываясь, шел Таппи.

По его виду можно было безошибочно сказать – вот человек, который недавно свел близкое знакомство с «Кувшином и бутылкой». Раздалось несколько радостных возгласов – вероятно, Таппи приветствовали партнеры по игре в триктрак, признавшие в нем своего. Услышав одобрительные крики, Таппи расплылся в широченной – от уха до уха – улыбке. Видно, он был в стельку пьян, хотя все еще держался на ногах, и очень доволен собой. Благодушно помахав рукой своим сторонникам, он отвесил публике царственный поклон – ну прямо восточный монарх перед восторженной толпой.

Девица за фортепиано ударила по клавишам и заиграла вступление к «Эй, сынок!». Таппи раздулся, как шар, сцепил пальцы, возвел глаза к потолку для большей убедительности и запел. По-моему, в первую минуту народ был слишком ошеломлен и поэтому не предпринял немедленных шагов. Удивительно, но, даю слово, Таппи пел, а в зале стояла мертвая тишина. Но вскоре народные массы опомнились.