Посох Заката - [9]

— Так, — сказал Зикер. — У тебя хорошая Секретная Служба, и… ты меня переиграл. Я сдаюсь. Приказывай.

Когда много лет спустя пьяный менестрель ввалился в широко распахнутые двери трактира «Тяжелые Кони», никто бы не сказал, что это заурядное событие как-то связано с той, уже успевшей стать древней, историей с магами Ордена Черных Башен. Орден, конечно, никуда не делся — но маги, как никто другой, умеют уходить в тень и становится незаметными. Если им это нужно. Ну, в самом деле — какая связь между магами и менестрелями? Да и произошли эти события слишком далеко друг от друга. И во времени и в пространстве — далеко…

Лишь тот, кто видит таинственную вязь событий, тот, для кого нет важного и неважного, тот, для кого все случайности закономерны, а закономерности случайны, мог бы, наверное, узреть продолжение тех древних событий — такой же почерк судьбы, ту же прямоту движений — в руке менестреля, решительно вцепившейся в трактирную стойку. Мог бы узреть — если бы задался подобной целью. Но, видно, он был чем-то занят. Поэтому никто не наблюдал этих событий. Разве что одно чудовище. В отличие от разных там рассеянных провидцев, чудовища всегда вовремя оказываются на месте. Они всегда видят то, что их интересует.

Тяжелое, темное, страшное, оно стояло в густой тени, и его мутные глаза сквозь ярко освещенное окно таращились на менестреля.

Не надо думать, что чудовище лично шлялось по всем интересующим его местам. Оно обитало и продолжало обитать в своем обиталище. И тем не менее ухитрялось присутствовать во плоти везде, где происходило что-либо для него интересное, не покидая собственного дома. На то оно и чудовище. У него и возможности чудовищные. Могут ведь боги быть вездесущими до назойливости? Могут. А почему чудовищу нельзя? Оно хоть и не бог никакой, а все-таки… и насчет того, что не бог… это как посмотреть…

Непроглядные глаза чудовища капля за каплей впитывали в себя каждое движение менестреля. Небрежные взмахи его рук. Заносчиво искривленные губы. Вот он широким и чуть театральным жестом швырнул на стойку пригоршню золотых монет. Прикрикнул на и без того заторопившегося хозяина. Плечом оттолкнул завсегдатая. Ведь нарывается, паршивец! Явно нарывается. Вот и столик он для себя отвоевал. Не по хорошему отвоевал. Попросту взял и выгнал пару-тройку засидевшихся пьянчужек. Но пьянчужки были своими, а он — чужак. Приблуда. Как он вообще смеет?..

Сегодня на площади он пел так, что слезы сами покидали глаза, а золото — кошельки честных граждан. Так поэтому он, что ли, решил, что ему все можно? Ну нет уж! Ему уже заплатили за песни. Сполна. А за этакое хамство и плата отдельная. Другой монетой.

С грохотом обрушившись на стул, менестрель потребовал вина. Он был уже мертвым, но еще не знал об этом. Живые часто не знают, что они уже мертвые. Ходят, говорят, пытаются что-то делать… Чудовище всегда удивляла эта особенность человеческих существ. Но эта смерть входила в его чудовищные планы. А раз покойный сам для себя старается — тем лучше. Нужно просто подождать. И даже не слишком долго.

Ну нельзя себя так вести в чужом месте. Так буянить можно там, где тебя уже все знают и связываться побоятся — или не захотят. А здесь ты — чужой. Совсем чужой. А значит — мертвый, потому что здесь тебя никто не боится. Никто ведь не знает, что лет десять назад ты был одним из лучших бойцов. Зато сам ты после второго кувшина вина забываешь, что эти десять лет уже миновали. А вот и вино! Как раз два кувшина. Бедолага, как же ты до сегодняшнего то дня дожил?

Запыхавшийся хозяин аккуратно выставил на стол перед клиентом два полных кувшина лучшего вина…

Когда донышко второго кувшина увидело свет, менестрель повторил заказ, подкрепив его энергичным ударом кулака по столу перед собой. Подпрыгнув, как мячик, перепуганный хозяин побежал исполнять приказ клиента, а менестрель с размаху шваркнул один из опустевших кувшинов в потолок, прямо над входной дверью. Осколки разбрызгом грянули во все стороны, посыпались вниз. Вниз, прямо на входящего в трактир человека. Менестрель не обратил на это ровным счетом никакого внимания. Он с интересом рассматривал второй кувшин.

А зря не обратил.

Хотя бы потому что на вошедшем также был плащ менестреля. Кроме того, на груди вошедшего менестреля на тонкой золотой цепочке, мягко мерцал знак старшины гильдии уличных музыкантов.

Старшина стряхнул с себя остатки кувшина и, недобро усмехнувшись, шагнул к веселящемуся менестрелю. Вслед за ним в дверной проем споро шагнули четверо хмурых молодцов, чей внешний вид не оставлял никакого сомнения относительно рода их повседневных занятий. В руках они держали тяжелые железные палки — такой, при случае, меч сломать можно. Старшина Гильдии Уличных Музыкантов подошел к столу и, наклонившись к занятому созерцанием кувшина менестрелю, что-то проговорил.

— Налог?!! Это я должен платить вам налог, кровососы драные?!! — вскакивая, заорал менестрель.

Стол, за которым он сидел, перевернулся. Пустой кувшин упал и разбился. В руках менестреля сверкнул дорогой старинный кинжал.

Старшина Гильдии Уличных Музыкантов города Денгера испуганно отскочил, бормоча себе под нос разнообразные слова. Только половину из них можно было условно считать музыкальными терминами.