Посох Богов - [44]

Потом порывисто обернулся. Казалось, напряжение разжало свои тиски, и его лицо стало мягким, синие глаза смотрели прямо и спокойно.

— Прощай, Асму-Никаль, — сказал Тасмис своей возлюбленной, никогда не принадлежавшей ему, а теперь и вовсе чужой, усталой, как будто на неё свалилась неимоверная тяжесть, с тёмным покрывалом на голове, не похожей на ту девушку, которую он так сильно полюбил, ради которой рисковал и пожертовал своим счастьем.

Не сказав больше ни слова, он сел в седло и уехал. Он приказал себе не оглядываться. Он хотел, чтобы Асму-Никаль оставалась в его памяти юной, гордой и прекрасной, такой, какой он увидел её тем лиловым вечером в доме её отца, виночерпия Тахарваиля, в столице страны Хатти великолепной Хаттусе.

Асму-Никаль почувствовала, как вспыхнуло её лицо.

Он уезжал, благородный воин, человек войны, подарившей ей целый мир. Она смотрела вслед Тасмису, пока тот не исчез за уступами гор.

Но и сквозь неприступные каменные твердыни Асму-Никаль ясно видела его будущее — победы и почести, славные дела и совершенно очевидную блестящую карьеру, его будущую жену, детей и дом. Видела она и то, что навсегда останется для него далёкой идеальной возлюбленной.

Асму-Никаль было горько, что она невольно причинила боль достойнейшему человеку, но она знала, что чувство честно и до конца выполненного обещания будет для Тасмиса наградой.

И тогда она решительно повернулась к тому, ради кого сама была готова на любые жертвы. Она была так счастлива, ибо знала, что счастье ждёт их обоих. Всю жизнь быть рядом с возлюбленным, значит владеть всем миром во всей полноте. Чего ещё можно было желать!

Алаксанду стоял в стороне, наблюдая за тем, как прощаются Асму-Никаль и Тасмис. Он уже знал, что сочинит об этом гимн — песнь о благородстве, самопожертовании и бесконечной любви.

Глава 16. У берегов моря Геллы

Весть о том, что старый Тахарваиль мирно ступил на путь вечной жизни, принёс в Таруишу купец по имени Матусилис, в течение многих лет поставлявший семье царского виночерпия тончайшие персидские ткани и египетское полотно.

Накануне появления Матусилиса в доме, где они с Алаксанду жили уже четыре года, Асму-Никаль приснился сон.

Ей снился свет. Она купалась в его мерцающих струях. Среди призывных потоков её влекли две едва различимые фигуры. Она искренне верила, хоть и не могла разглядеть точно, что это её отец и мать. Отец улыбался, но она понимала, что он прощается с ней. Рядом с отцом молчаливо стояла величавая женщина. Отец обнял женщину за плечи, и Асму-Никаль вдруг догадалась, что это её мать. Она бросилась к ней, но ноги словно приросли к земле. Что-то крепко удерживало её на том месте, где она стояла. Отец и мать уходили всё дальше и дальше, растворяясь в море света.

Проснувшись, Асму-Никаль почувствовала, что её лицо мокро от слёз, а сердце сжимает тоска, которая с той ночи не отступала ни на минуту. Три дня плакала душа Асму-Никаль, предчувствуя недоброе, а когда на пороге их дома появился Матусилис, она поняла — предсказанное сбылось.

Торговец сидел, тяжело облокотясь на стол, ел пивную похлёбку с ячменными пирожками, зажаренныим в масле, и неторопливо рассказывал о последних событиях в Хаттусе:

— В тот год пришел конец господству древней вавилонской династии. Стены Вавилона, конечно, содержались в целости, но у царя Самсу-дитаны не было постоянной армии, а мобилизовать людей он уже не успевал. Сражение за ворота было ожесточенным, но коротким, и скоро победоносная армия Великого Мурсили вошла в город. Великий Вавилон оказался в огне. Ещё до вечера город был в руках хеттов. Оставив позади дымящиеся развалины Вавилона, Мурсили с триумфом вернулся в свою столицу. Народ шумно приветствовал его. Но царь Мурсили слишком долго был в походе. В это время во дворце плелись придворные интриги. В результате — переворот… Как хищные птицы, накинулись они на царя. Престол захватил муж его сестры, коварный Хантили. Вместе со своим зятем Цидантой он убил царя. Подлый удар кинжала оборвал жизнь великого полководца, — Матусилис горестно опустил голову. — Вот так. Хантили был во дворце чашником, а принял титул Великого царя земель Хатти.

Торговец сделал шумный глоток вина и продолжил:

— И о чём только думали злодеи?! Ведь в назидание каждый месяц в храмах Хаттусы звучали слова, завещанные царем Хаттусили: «Если же вы слова царя не сохраните, тогда страна ваша подпадет под чужеземное владычество!» Он предупеждал Мурсили: «Опасайся интриг, которые еще со времён моего деда подтачивают мою семью. Не расслабляйся и не медли. Если ты начнешь медлить, это зло коснется и тебя. Помни об этом, сын мой, и действуй!» Сразу после убийства царя в стране началась смута. А к границам уже подступили хурриты. В горах от колесниц мало толку, но пограничные гарнизоны, поставленые ещё Великим Мурсили, были грамотно расположены и от этого сильны. И всё же атака хурритов была такой мощной и опасной, что Хантили вынужден был призвать хеттскую знать, так тревожны были вести с границ. А когда пали два города всего в одном дне пути от столицы, Нерик и Тилиура, царю Хантили пришлось укреплять стены столицы, чтобы защитить её от падения. У города не было времени подготовиться к обороне…. Слава Богам Хатти, до осады Хаттусы не дошло. Когда выпал первый снег, хурриты повели свои войска на восток — домой. А Хантили взял себе ещё одну жену, жрицу Харапсили…