Пособники. Исследования и материалы по истории отечественного коллаборационизма - [37]

Но обо всем по порядку. В середине мая 1945 г. в районе чешского города Пльзень (нем. Пильзен) к начальнику отдела контрразведки «Смерш» одного из корпусов 38-й армии 4-го Украинского фронта подполковнику Симонову явилась группа власовцев из 1-й дивизии РОА, которые заявили о добровольном переходе на сторону Красной армии. Группу возглавлял человек, представившийся как Борис Яковлевич Краснощеков, 1912 года рождения, уроженец г. Чернобыль Киевской области, по национальности еврей, бывший член ВКП(б), имевший специальное звание лейтенант государственной безопасности. Все власовцы были направлены на пересыльный пункт № 49 для репатриируемых советских граждан. Поскольку они явились добровольно, органы контрразведки, очевидно, считали излишним до поры, до времени брать их под стражу, и Б.Я. Краснощеков отбыл 20 мая в этот пункт поездом без всякого сопровождения.

В тот же день Краснощеков написал собственноручные показания, в которых кратко осветил свою биографию до начала войны и службу в Красной армии в качестве старшего следователя особого отдела стрелковой дивизии. По его словам, в феврале 1942 г. он попал в окружение в составе 33-й армии генерала М.Г. Ефремова, воевал в партизанском отряде, причем даже командовал партизанской бригадой, в марте 1943 г. раненым был взят немцами в плен. Проведя восемь месяцев в варшавской тюрьме, Краснощеков был направлен в концлагерь Аушвиц, но сбежал по дороге, пользуясь помощью местного населения, к декабрю добрался до белорусского города Лепель, где установил связь с партизанами. По заданию начальника контрразведки Чашникской партизанской бригады генерал-майора Дубова (Ф.Ф. Дубровского) полковника Маркевича, в начале 1944 г. он был внедрен в штаб дислоцировавшейся в Лепеле Русской освободительной народной армии Б.В. Каминского, где под псевдонимом «Борис Александрович Костенко» в звании майора занял должность начальника разведывательного отдела. Работая на этой должности, он передавал штабу партизанской бригады сведения о дислокации немецких гарнизонов, об агентах, засылаемых на советскую сторону, и другую ценную информацию, получая от партизан указания, «чтобы не прекращал работу, а наоборот забирался бы выше, так как засылать нового человека тяжело». «Мне, — писал он, — говорили, что Родина не забудет меня, так как мне, как еврею, было тяжело работать»[256]. После расформирования РОНА осенью того же года и передачи части ее личного состава в 1-ю дивизию РОА майор Б.А. Костенко был назначен командиром разведывательного дивизиона. Находясь в РОА, свою работу в пользу Красной Армии не прекращал, воспитывал в солдатах ненависть к немцам, против которых в начале мая 1945 г. в Праге начал открытое выступление.

Через несколько дней Краснощекова и перешедших вместе с ним лиц перевели в приемный пункт № 1 для проверки и фильтрации, где с ними работали следователи отдела УКР «Смерш» 13-й армии. Повторив в собственноручных показаниях и на допросе 25 мая 1945 г. все то, о чем он сообщал ранее, Краснощеков просил поскорее разобрать его дело и «дать возможность дальше работать на пользу Родине»[257]. 6 июня он дал подробные письменные показания о своем поступлении в ряды РОНА, службе в разведотделе ее штаба, а затем в качестве командира разведдивизиона 1-й дивизии РОА, о помощи белорусским партизанам, деятельности по разложению власовской армии. Он говорил и писал о том, что его показания могут подтвердить перевербованные им офицеры и солдаты РОА, подчеркивал опасность для себя, как для еврея, работы в тылу врага, так как «если бы кто-нибудь в РОА или бригаде Каминского узнал бы, что я еврей, я, конечно, был бы расстрелян». «Я пошел выполнять задание Маркевича, — писал далее Краснощеков, — с целью — загладить то, что я находился в немецкой тюрьме, и этим искупить свою вину. Мне, как еврею, нечего было бы бороться за власовский манифест или за фашистскую Германию, в которой моя нация умертвлялась»[258].

Два дня спустя Краснощеков уже находился в спецлагере № 253, где его дело было поручено старшему следователю опергруппы «Смерш» данного лагеря майору В. Грыжину. Внезапно он изменил свои показания и рассказал о том, что попал в плен не в феврале 1943 г., как говорил ранее, а в марте 1942 г., в варшавской тюрьме сидел до июня 1943 г., после чего был направлен в Берлин, где также некоторое время содержался в тюрьме и допрашивался офицерами СД. Несмотря на то, что Краснощеков, по его словам, отказался сотрудничать с немецкой разведкой, он был переведен в лагерь, где действовала организация антисоветски настроенных офицеров Красной армии — «Политический центр борьбы с большевизмом» (ПЦБ), якобы для «политического перевоспитания». После ликвидации этой организации Краснощеков оставался в качестве переводчика при полковнике М.А. Меандрове (псевдоним «Соколов»), работал в штабе СД в Витебске, откуда и был переведен в Лепель в штаб РОНА.

Очевидно, эти перемены в показаниях были связаны с тем, что в распоряжении следствия оказались материалы проводившихся ранее (начиная с осени 1943 г.) допросов перебежчиков из ПЦБ и РОНА, называвших Краснощекова-Костенко в качестве одного из активных участников этих организаций. Таким образом, факты работы проверяемого на немецкие спецслужбы подтвердились, что позволяло обвинить его в измене Родине, в то время как деятельность в интересах партизан, не получала подтверждения. Наконец, бывшие сослуживцы Краснощекова по 1-й дивизии дали показания о том, что данные о его работе, направленной на разложение РОА, были согласованы с ними лишь непосредственно перед переходом на сторону Красной армии. В действительности же никакой работы, по их словам, не велось, деятельность же майора Костенко в РОНА и РОА была отмечена командованием этих формирований наградами. Нам не известно, прибегали ли сотрудники «Смерш» к мерам физического воздействия на проверяемых лиц, но, судя по протоколам, последние не выказывали ни малейшего упорства в отстаивании своих первоначальных показаний. Требование следователей изложить факты правдиво выполнялось неукоснительно.