Посмотреть в послезавтра - [11]

Приснился мне миленький, в лесочек позвал,

Грел мои ручки холодные, обнимал, целовал.

 Кормил меня ягодкой, красой называл,

Так и на травушке невинность украл.

Потом как упадет, стала биться головою об пол, трясется вся, пена изо рта пошла. А они на нее ноль внимания. Председатель спрашиват у мене: «Почему, Дотька, в лес с Аграфеной убегли? А я им: «Гав, гав, гав». Узконосый стал говорить, мол, случай тяжелый, но положительный. Баба сидела, все што-то записывала. «Сколько лет Аграфене?» – спросил мужик с бородкой. «Да около 30», – отвечал председатель. «С такими приступами долго не проживет». Я начала опять на них гавкать. «Все замуж хотела, вот и умом тронулась впридачу», – захохотал председатель. «А што с девочкой будем делать?» – спросила баба. «Да пусть тетку охраняет, вишь как гавкает, кулацкое отродье», – сказал узконосый. Они все засмеялись и вышли. Прилегла я к тетушке, начала ей волосы гладить, она повернула ко мне голову и положила палец на губы. Поняла, што молчать надо, так мы с нею около часа и провалялися, все боялася, бедная, што вернутся злыдни. Потом поднялася, усадила мене на коленочки, обняла и заплакала: «Ничаво, милая, испугалася, драгоценная ты моя? Молодец, все сделала, как наказывала, умница, не позабыла. Энтот раз я понорошку, гляди, – она вытащила маленький мешочек в дырочку, – это есть такой порошок. Я их как увидала в окошке, так яво за щеку и вложила, а он со слюной и распенился. А когда будет по-правдышнему, я табе научу, што со мною делать». «Они сказали, што ты помрешь! Это правда?» – спросила я.

«Правда, но нескоро, ничаво они не понимают».

Гаша затворила двери на засов и стала мне рассказывать:

«Слава Богу, родители мои были запасливые, жизнью наученные. Схрон у них остался в подполе, бывало, тятька со двора меня кличет: «Иди, Гашка, в избу», да так строго, сразу знала, для чаво: придется в щель лезть, вынимать штось или добавлять. Матери твоей не доверяли, больно болтлива была. Тятька наказывал: «Смотри у мене, язык прикуси, а то шкуру спущу!»» Гаша отшвырнула половицу, зажгла лампадку, и мы спустилися по лестнице вниз. Вонища от гнилой картопли – дышать тяжко. «Ты нос прижми пальцами, ртом дыши», – сказала тетка. Поставила лампадку и начала снимать по левой стороне с полок разную утварь: глиняные горшки, чугунки, наполненные травой, сушеной клюквой, горохом, корзинки, ящик с гнилой картоплей. «Картопля гнилая, Дотька, – это для отвода глаз, штобы любопытным неповадно было». Сняла две нижние полки и стала бить в земляной угол, кусок отвалился и показалась деревянная ручка, она толкнула ее, и дверца открылась. «Ты полезай туды ногами, а я табе посвечу». Пролезла туды, встала во весь рост, а там цельный погреб, тоже с полками. «Дотя, возьми корзинку и набери всяво с каждого ящика по чуть-чуть». Набрала полную корзину, тетке просунула, а потом сама вылезла. «Ты иди наверх, а мне надо щель замазать и все обратно примастырить». Поднялася Гаша веселая: «Ну што, Дотька, проживем! Чаво в подполе видала?»

«Гав, гав, гав», – я ей в ответ. «Молодец, девка», – погладила мене по голове».

Семена для посадки, сушеные яблоки для компоту, грибы для супа – все у нас было для пропитания. Голодовать не пришлося. Да и лес кормил тоже.

– Школу посещали?

– Нет, конешно, гавкающих не беруть. В колгоспе была школа при сельсовете. Я табе рассказывала, тетка умна была, грамоте обучена, до ста считать умела, а больше и не к чему знать. Она меня выучила. Бывало, говорит: «Возьми горох в жменю да пересчитай каждую – боле ста не выйдет». А лучше всяво мешками считать – так тятька мой говорил. Чересчур умна была. Читать и писать тоже мене выучила. Я вот почти весь молитвенник по памяти знаю, ни одна школа не выучит. Меньше знашь – меньше нагрешишь. Все грехи от большого знания. Это как дети – рождаются безгрешными созданиями, а потом к старости в землю смотрять, всю жизнь грехи на горбу носять.

– Комиссия вас больше не посещала?

– А как же без них, через год опять пожаловали, тольки другие уже. Мол, как поживаете? Тетка моя покажет на пустой стол и говорит: «Угощайтесь, гости дорогие, откушайте, не обижайте сирот. Дотька, принеси киселю с печи, тольки наварила».

Я сняла пустое ведро с печи – и на стол. Долго не задержалися. Вышли из избы, председатель покрутил пальцем у виска, так мы их и проводили взглядом из окошка.

Потом председатель стал наведываться, слух прошел, а все из-за Леньки-дурака. Нога гнить стала у няво, на доску с ржавыми гвоздями упал, малой еще был совсем. Марфа прибежала к нам, руками машет, в избу к сабе кличет. Вона, изба ихня прям напротив нашей стоить. – Авдотья приподняла голову и махнула подбородком в сторону окна. – Мы в чем были, так и побегли к ним. Ленька весь в бреду, нога краснущая, опухла, на бревно стала схожая. Тетка отвар заварила, поила и примочки три раза на день меняла. Считай, три недели прошло, Ленька охлял, рана затянулася, тольки недоразвита нога почему-то осталася, прихрамыват маненько. Вот молва и пошла об чудо-исцелении. Приперся председатель, весь скрюченный, поясницу свело, так тетка мазь-вонючку замешала и велела три раза на день ею мазаться. Поправился председатель, принес кило пшена в благодарность, посля комиссии не было.