Посмертный портрет - [112]

– Трухарт[13]. Очень подходящая для него фамилия… Да, с ним все вышло случайно, потому что я имел на примете другого. Но стоило мне увидеть его в клубе, как я понял. Просто понял, и сегодня вечером все встало на место.

– Теперь о клубе. Почему ты сменил имя?

– Нужно было соблюдать осторожность. Я знал, что люди не поймут и будут пытаться остановить меня. И подумал, что мне понадобится второе «я». Просто на всякий случай.

– Однажды ты уже менял его. Когда работал помощником у Хастингса. Ты уже тогда задумал… свою галерею?

– Думаю, да. Где-то в глубине души. Но у большинства художников есть псевдонимы, и я попытался сделать то же самое. Взял псевдоним «Жавер», потому что искренне восхищался им.

– Когда ты начал работать в клубе, твой план уже был готов, – подсказала Ева.

– О да! Но в клубе все было просто. Я имею в виду псевдоним. Стивен – от Стивенсон, а Одри – второе имя моей мамы, так что это было данью ее памяти… Простите, можно попить? Жажда замучила.

– Конечно. – Ева сделала жест Пибоди. – Как ты обнаружил этот клуб?

– Очень просто. Я сам иногда заходил туда. Там собиралось множество студентов, а работа бармена давала хорошую возможность наблюдать и выбирать. То, что клуб был компьютерным, тоже сыграло свою роль. Можно было передавать сообщения, не отрываясь от работы. Никто бы ничего не заметил.

– Как ты это делал?

– Незаметно возвращался после того, как делал портреты и выбрасывал скорлупу. Подсовывал дискету какому-нибудь компьютерному наркоману или бросал ее в корзину. Никто не обращал на это внимания. Я знал, что Надин Ферст сделает из этого сенсацию. Она молодец, правда? А у Семьдесят пятого канала самый высокий рейтинг. Я выяснял.

Пибоди принесла стакан с водой. Джерри с жадностью выпил и благодарно улыбнулся ей.

– Теперь вы видели мою работу. Мою студию, мою галерею. – Он гордо выпрямился. Уродливая оранжевая роба Нью-Йоркской городской полиции, прикованная к столу лодыжка и резкий свет, лившийся с потолка комнаты для допросов А, не мешали ему выглядеть победительно.

– Да, Джерри. Видела.

– Значит, теперь вы понимаете, что к чему. Вас я изучал тоже. Вы умны и изобретательны. И свет у вас сильный. Не чистый, но сильный. Вы ведь позволите мне закончить, правда? Дадите мне завершить работу. Еще один портрет – и я стану бессмертным. Люди поймут наконец, что я для них сделал. Мы никогда не умрем. Никто не будет терять любимых. Никто не будет страдать и ощущать боль…

– Джерри, я хочу спросить еще раз, чтобы внести полную ясность. Ты знаешь свои права и обязанности?

– Да. Конечно.

– Ты отказался от права на присутствие адвоката во время допроса.

– Я просто хотел объяснить вам смысл происходящего. Не желаю, чтобы люди считали меня чудовищем. Я не чудовище. Я спаситель.

– И ты сознательно лишил жизни Рэйчел Хоуард, Кенби Сулу и Алисию Дилберт?

– Я сохранил их свет, – поправил он. – Навсегда.

– Чтобы сделать это, ты привел каждого из упомянутых выше людей в свою студию в Гринвиче, предварительно одурманив их с помощью транквилизатора, верно? И, чтобы избавить их души от «скорлупы», ты вонзил каждому из них нож в сердце?

– Да, я вижу, что вы все поняли правильно. Я не хотел причинять им боль, и поэтому давал им лекарство, которое давали моей маме. Она быстро засыпала и не чувствовала боли.

– Сегодня вечером ты привез в указанное место сержанта Троя Трухарта в том же состоянии и с той же целью?

– Да. – Он с облегчением кивнул. – Я помог им всем избавиться от их бренных тел. Делая портрет сразу после смерти, я вбираю в себя их свет, присоединяю его к своему, сохраняю его и даю им бессмертие. Они живут во мне! Когда я присоединю последний свет, работа будет закончена. Я узнаю все, что знали они. А они узнают меня. Навсегда.

– Понятно. Запись закончена.

– Значит, я могу идти?

– Нет. Мне очень жаль, но есть другие люди, с которыми тебе придется поговорить. Объяснить случившееся.

– Ох, только, пожалуйста, поскорее. – Он равнодушно обвел взглядом комнату. – Мне нужно вернуться к работе.

«Граница между нормальным состоянием и безумием зыбка, – подумала Ева. – Джерри перешел ее. Если теперь он и будет продолжать действовать, планировать, создавать образы, то только в обитой войлоком палате больницы для умалишенных».

– Надеюсь, это не займет много времени, – сказал Джерри полицейскому, который пришел, чтобы отвести его в камеру.

Видя, что Ева продолжает сидеть, Пибоди налила два стакана воды и поставила их на стол.

– Мой папа любил старые комиксы. Я помню один из них. Там сошел с ума говорящий кот. Шизанулся абсолютно. Чтобы показать это, художник нарисовал птичек. Они летали вокруг головы кота и чирикали. – Она залпом выпила воду. – Тут тот же самый случай. Вокруг его головы летают птички. Но все это слишком печально и страшно для птичек.

Ева безучастно смотрела на свой стакан.

– Иногда делаешь свою работу, заканчиваешь дознание, а дверь так и не закрывается. Думаю, это дело как раз такого рода. Рорк был прав: мне жалко Джерри. Когда преступник – человек ожесточенный, жадный и злобный, бывает легче. Но когда он вызывает жалость, дверь остается открытой…