Посмертный образ - [17]

Смулов повторил те же слова, которые уже говорил вчера. Без Алины он работать не сможет.

– Андрей Львович, а почему вы не поженились? – спросил Коротков. – Ведь вы оба были свободны. Что же вам мешало?

– Ничего. Нам ничего не мешало. Но перед Алиной встала перспектива стать настоящей звездой, а звезда хороша, пока она свободна. Это старая истина, она всем понятна в наших кругах. Звезда должна или не состоять в браке, или постоянно менять супругов, чтобы у зрителя в подсознании все время жила мысль о том, что эта звезда теоретически доступна. Если бы Алина находилась в прочном стабильном браке, зрители, по крайней мере мужчины, потеряли бы интерес к ней. А в том, что наш с ней брак был бы прочным и стабильным, я ни минуты не сомневался. Мы очень любили друг друга.

– Вы были женаты раньше, Андрей Львович?

– Был. Очень давно, очень недолго и очень неудачно. Я же говорил вам, я был несчастлив в любви, меня это преследовало с самого детства. Поэтому Алина значила для меня так много…

– А Алина? У нее были серьезные романы до встречи с вами?

– Юрий Викторович, я ведь уже предупреждал вас: я знал Алину лучше других, но все равно недостаточно. Она говорила, что серьезных длительных романов у нее не было, хотя мужчины, конечно же, были, она этого и не скрывала. Но повторяю – это она говорила. Как было на самом деле – я не знаю. Я не особенно в это вникал, потому что это ведь не имело никакого значения. За четыре года она не дала мне ни одного повода для ревности. Ни одного.

– Какая она была? Добрая, злая, мягкая, жестокая? Лживая, искренняя? Расскажите мне о ней побольше, Андрей Львович.

Смулов отвернулся к окну, и по тому, как напряглись мышцы на его шее, Коротков понял, что режиссер пытается справиться со слезами.

– Мне трудно говорить об этом, – начал он наконец каким-то сдавленным голосом. – Знаете, так бывает, когда понимаешь, что человек, которого ты любишь, сделал что-то недостойное, а ты ничего не можешь с собой поделать и продолжаешь его любить. Впрочем, лучше Соммерсета Моэма об этом все равно никто не написал еще. Помните «Бремя страстей человеческих»? Только, ради бога, не поймите меня буквально, в том смысле, что Алина была тупой безнравственной шлюхой. Ни в коем случае! Нет и нет! Она была… Как бы это сказать… Эмоционально тупой, что ли. Есть, кажется, в психиатрии такой термин – эмоциональная тупость. Нравственная глухота. Вот один только пример. Как-то меня скрутило, тоска такая навалилась, хоть плачь – хоть вешайся. И мне так необходимо было услышать от Алины какие-то теплые, нежные слова… Время – первый час ночи, я сижу в своей квартире сам не свой, мечусь, как волк в клетке, тоска меня душит. Звоню Алине, спрашиваю: «Лина, ты меня любишь?» Да мне всего-то и нужно было, что услышать от нее: «Конечно, милый, я очень тебя люблю. Очень люблю». Вот и все. Меня бы сразу отпустило.

– А что Алина вам сказала?

– А она сказала: «Совсем обалдел со своими глупостями? Я сплю уже». И трубку повесила. И ведь она так сказала не потому, что не любила меня, просто ей такие переживания были недоступны. Она не умела их слышать и понимать. А мне так больно стало тогда… Ведь понимаете, я все ее недостатки видел, я же не слепой, не юный глупый влюбленный, а все равно любил ее. Чем больше видел – тем сильнее любил.

– Андрей Львович, а, кроме вас, ее недостатки вообще видел кто-нибудь? Или вы были единственным, к кому Алина поворачивалась негативными сторонами?

– Ну что вы, Юрий Викторович, конечно, я не был единственным. В Алине, знаете ли, была одна особенность. Она очень плохо говорила. Речь монотонная, невыразительная. Для меня-то это никакого значения не имело, я любил ее такой, какая она есть, и меня ее полудетская речь даже трогала, умиляла как-то. Но из-за этого неумения говорить, излагать свою точку зрения, настаивать на своем, ссориться, скандалить, доказывать, требовать Алина и производила на окружающих впечатление мямли, бесхарактерной и безответной дурочки. А на самом деле она вовсе не была бесхарактерной и безответной, просто эти черты никогда не проявлялись в вербальной форме.

– А в чем же они проявлялись? – заинтересовался Коротков.

– В поступках, Юрий Викторович, в поступках. Это для многих было неожиданным. Именно поэтому, как я подозреваю, у Алины было столько врагов. Именно поэтому ее так ненавидели многие.

Коротков сделал «стойку», как охотничий пес. Неужели ему удалось нащупать что-то важное? Мотив ненависти и враждебности пока просматривался только у Семенцовой и Мазуркевич. Но это и все. А Смулов говорит – многие…

– Люди не любят чувствовать себя обманутыми, это одна из основных истин. Обманутый чувствует себя униженным, потому что обманщик оказался умнее и хитрее, а человек, нормальный человек, не любит убеждаться в том, что он глуп и простодушен. Если с самого начала знать, что, к примеру, Иван Петрович Сидоров – негодяй и подонок, то ты и ведешь себя соответственно, подстраховываешься, стараешься поменьше с ним общаться, а когда он все-таки делает тебе подлянку, вздыхаешь, мол, чего еще от него ждать-то. А вот с такими, как Алина, все иначе. Ее держат за мягкотелую безмозглую дурочку, а когда эта дурочка выкидывает фортель, ты чувствуешь, что тебя ловко провели. Ну, есть у нас на киностудии парочка известных сплетниц, и все, что от них исходит, принято делить на семнадцать или на сорок пять, они вечно все преувеличивают, придумывают детали на ходу. К их рассказам вообще никто всерьез не относится. Сказали – ну и сказали, даже не обижается никто, хотя сплетни бывают ох какие гнусные. А уж если Алина про кого-то что-то нелестное скажет – это уже удар ниже пояса. Надо же, гадюка, змея подколодная, молчальница, слова из нее не выдавишь – и на тебе. И это при том, что Алина может сказать чистую правду, пусть неприятную, но правду, а вовсе не сплетню.