Посмертно подсудимый - [123]

В соответствии с традициями первая встреча секундантов онегинской дуэли должна была начаться с обсуждения вопроса о возможном примирении противников и предотвращении кровавого поединка. Однако ситуация с явной неравноправностью секундантов в социальном плане заведомо исключала подобные переговоры. Одним из главных дуэльных правил, как отмечалось, было соглашение секундантов о выборе оружия. При этом требовалось, чтобы дуэль совершалась путем использования обязательно «смертельного», но вместе с тем «благородного» оружия, то есть холодного (обычно шпага или сабля) или огнестрельного (пистолет). В онегинско-пушкинские времена шпага и сабля уже редко употреблялись в этих целях, и противники обычно стрелялись на пистолетах.

Договоренность о месте и времени дуэли также являлась необходимым атрибутом преддуэльных переговоров, без которой конечно же никакой поединок не был возможен:

Они на мельницу должны

Приехать завтра до рассвета,

Взвести друг на друга курок

И метить в ляжку иль в висок.

С местом было все в порядке, чего нельзя сказать о времени. В этом отношении произошел конфуз. В нарушение преддуэльной договоренности Онегин проспал и значительно опоздал к началу дуэли, и ему пришлось извиняться. По строгим правилам дуэли неявка одного из противников в течение четверти часа давала право явившемуся вовремя покинуть место поединка, а секунданты должны были составить протокол о неприбытии противника.[322] Зарецкий этого не сделал. В связи с этим следует согласиться с мнением Ю. М. Лотмана о том, что «Зарецкий вел себя не только не как сторонник соблюдения правил искусства дуэли», но и «как лицо, заинтересованное в максимально скандальном и шумном, что применительно к дуэли означало кровавом – исходе».[323]

Наиболее тщательно условия дуэли должны были соблюдаться в ходе поединка как такового, то есть непосредственно во время обмена пистолетными выстрелами. В этом случае речь шла о размере дистанции, на которую разводились стрелявшиеся, о барьерах, от которых каждый из дуэлянтов мог стрелять в противника, о количестве шагов, которые он мог сделать при этом, о поведении противника после выстрела (насколько эти условия были иногда скрупулезными можно судить по документально сохранившимся условиям трагической пушкинской дуэли, выработанным ее секундантами).[324]

Следует отметить, что условия дуэли Онегина с Ленским были довольно жестокими.

Зарецкий тридцать два шага

Отмерил с точностью отменной.

Противники сделали по девять шагов. Даже если предположить, что до барьера им оставалось пройти всего лишь по одному шагу, то это означало, что расстояние между барьерами было определено Зарецким в двенадцать шагов (в действительности это расстояние могло быть и меньшим), что в этой ситуации вовсе не соответствовало малозначительности дуэльного повода, а отвечало лишь натуре и привычкам Зарецкого. При этом автор романа психологически убедительно обосновал и поведение Онегина, согласившегося на жесткие условия дуэли, выработанные Зарецким, и на допущение кровавой развязки. Конечно же внутренне он не только не хотел убивать юного поэта, но, сознавая небезупречность своего поведения на балу у Лариных, и вообще не предполагал драться на дуэли:

…Евгений

Наедине с своей душой

Был недоволен сам собой.

И все-таки он вышел на поединок и убил своего друга. И Пушкин убедительно обосновал причины:

«К тому ж – он мыслит – в это дело

Вмешался старый дуэлянт;

Он зол, он сплетник, он речист…

Конечно быть должно презренье

Ценой его забавных слов,

Не шопот, хохотня глупцов…»

И вот общественное мненье!

Пружина чести, наш кумир!

И вот на чем вертится мир!

Именно в этом коренится психологическое обоснование «невольной» жестокости Онегина. Как справедливо отмечал Ю. М. Лотман, «поведение Онегина определялось колебаниями между естественными человеческими чувствами, которые он испытывал по отношению к Ленскому, и боязнью показаться смешным и трусливым, нарушившим условные нормы поведения, барьера».[325] Онегин был человеком своего времени, своего круга, носителем определенных предрассудков и нравственных представлений о чести. Иная линия поведения сделала бы его не только смешным, но и жалким во мнении окружающих, на что он, конечно, согласиться не мог.

Внимание криминалиста не может не привлечь в поэме «Евгений Онегин» и мотив клеветы. В современном мире клевета – одно из самых гнусных преступлений, порой не только морально, но и физически убивающая человека. В уголовном законе она определяется как распространение заведомо ложных позорящих другое лицо измышлений. (Уголовный кодекс Российской Федерации. Ст. 130). По нашим подсчетам мотив клеветы звучит в «Евгении Онегине» девять раз (согласимся, что для одного произведения это, пожалуй, слишком):

(1) Всегда я рад заметить разность

Между Онегиным и мной,

Чтобы насмешливый читатель

Или какой-нибудь издатель

Замысловатой клеветы,[326]

Смягчая здесь мои черты,

Не повторял потом безбожно,

Что намарал я свой портрет, (гл. I, LVI, 3 – 10)

(2) И что не дрогнет их рука

Разбить сосуд клеветника, (гл. II, VIII, 7–8)

(3) Я только в скобках замечаю,