Послезавтра - [38]

Она одновременно недоступная и податливая, бесконечно сильная и необычайно хрупкая.

Он любит ее – это ясно. Любит так, как никого и никогда не любил. Смысл этих слов по-настоящему понимаешь, только когда жажда обладания и чувство радостного ошеломления подкатывают изнутри, из самых глубин души. Так вот какой бывает любовь между мужчиной и женщиной… Пол твердо знал: умри они в момент близости, оба немедленно соединились бы вновь – где-то среди просторов Вселенной. Они приняли бы иную форму существования, но никакая сила никогда не оторвала бы их друг от друга.

Пусть это звучит романтично, по-детски глупо, но это сущая правда.

И Пол знал, что Вера чувствует то же самое. Она доказала это, когда пригласила его к себе домой. Дальше все стало просто и ясно. Если им предстоит жить вместе, он обязан – во что бы то ни стало избавиться от демона, угнездившегося в его душе. Иначе демон разрушит эту любовь точно так же, как погубил прежние. Нет уж, лучше истребить демона раз и навсегда. Пусть это рискованно, трудно, опасно – надо это сделать.

Снотворное начало действовать, и в последние мгновения перед забытьем Пол увидел своего демона. Некто с глубоко посаженными глазами и оттопыренными ушами, в пыльном пальто наклонился над кроватью. И хотя лица в темноте было толком не разглядеть, Осборн мысленно увидел квадратную челюсть и шрам, сбегавший белой линией по скуле к верхней губе.

Никаких сомнений – это был Анри Канарак собственной персоной.

Глава 28

Щелк.

Маквей, не глядя на часы, знал, что на циферблате 3.17. Шесть щелчков назад было 3.11. Считается, что электронные часы работают бесшумно, но если прислушиваться, то их отлично слышно. И вот Маквей лежал, отсчитывал тихие щелчки.

После вылазки к Эйфелевой башне он вернулся в отель. Это было без десяти одиннадцать. Ресторанчик на первом этаже уже закрылся, а в номер еду здесь не подавали. Вот в каких гостиницах приходится жить, когда расходы оплачивает Интерпол. Не отель, а дыра какая-то: вытертые ковры, жесткая постель, а питание – строго с шести до девяти утром и с восемнадцати до двадцати одного вечером.

Как быть? Или тащиться под дождь, разыскивать какую-нибудь ночную забегаловку, или воспользоваться услугами так называемого «чудо-бара» – маленького холодильника, притулившегося между шкафом и душевой.

Еще одна вылазка под дождь абсолютно исключалась. Значит, придется довольствоваться «чудо-баром». К брелку с ключом от номера был прикреплен специальный ключик. Маквей открыл холодильник и достал оттуда сыр, галеты и швейцарский шоколад в треугольной упаковке. Еще в «чудо-баре» обнаружилась бутылочка на удивление приличного «сансерра». Позднее, взглянув на прейскурант в ящике стола, Маквей понял, в чем дело: бутылочка стоила сто пятьдесят франков, то есть почти тридцать долларов. Для гурмана – пустяк, для полицейского – крупная сумма.

К половине двенадцатого Маквей уже кончил злиться по этому поводу и собирался отправиться в душ, но тут зазвонил телефон. Это был комиссар Нобл из Скотленд-Ярда. Комиссар звонил из дома.

– Маквей? Подождите, пока к разговору подключится Майклс. Это наш патологоанатом, он на другом телефоне.

Маквей завернулся в полотенце и уселся на стол.

– Маквей, вы слушаете?

– Да.

– А вы, доктор Майклс?

– Да, я здесь, – послышался молодой голос.

– Отлично. Итак, доктор, расскажите нашему американскому другу, что вы установили.

– Это касается головы, – пояснил доктор.

– Вы установили личность убитого? – оживился Маквей.

– Пока нет. Пусть доктор объяснит, из-за чего опознание настолько затруднено. Прошу вас, мистер Майклс.

– Да-да. – Патологоанатом откашлялся. – Как вы помните, детектив Маквей, в голове почти не осталось крови. То есть ее там фактически вообще не было. Поэтому крайне трудно было определить момент наступления смерти. Я думал, мне все-таки удастся как-нибудь исхитриться, но, увы, ничего не вышло.

– Что-то я вас не пойму, – нахмурился Маквей.

– После вашего отъезда я сделал следующее: измерил температуру тканей, взял образцы и отправил в лабораторию на анализ.

– Ну и?.. – зевнул Маквей. Ему хотелось поскорее завалиться в постель.

– Так вот, голова была заморожена. Заморожена, а потом оттаяна.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

– С подобными случаями я сталкивался, – сказал Маквей, – но обычно такое сразу заметно. Ведь внутренние участки мозга оттаивают медленнее, чем внешние слои. Разница температур говорит сама за себя.

– Только не в нашем случае. Все ткани полностью оттаяли.

– Скажите, к чему вы в конце концов пришли, – нетерпеливо перебил его комиссар Нобл.

– Когда анализ показал, что голова была заморожена, я не мог понять одного: почему кожа лица реагирует на пульпацию? В случае обычной заморозки этого происходить не может.

– И что дальше?

– Я отправил голову в Королевский колледж патологоанатомии, к доктору Стивену Ричмену. Он произвел необходимые исследования и установил нечто удивительное.

– Что же? – поторопил доктора Маквей.

– У нашего приятеля внутри черепа оказалась металлическая пластина, очевидно, результат какой-нибудь нейрохирургической операции, проведенной довольно давно. Клетки мозга нам бы ничего не сообщили, но вот металл выявил нечто очень интересное. Благодаря ему было установлено, что голову заморозили не по обычной технологии, а до температуры, приближающейся к абсолютному нулю.