Послевкусие сна - [23]
Когда ее взяли в ноябре 37-го, мальчики остались с молодой работницей Маней, потом их отправили куда-то – наверное, как и других детей врагов народа, в специальные детские дома. Фамилии, как было принято, сменили, мальчики и не смогли бы ее найти – даже если б остались живы. Юлику было три года, Додику – год и восемь месяцев…
Освободившись в 56-м, она сама начинает искать их – долго, безуспешно.
– Да, числятся, – сказали в органах госбезопасности, – но где – неизвестно. Наверное, погибли.
– Погибли, – повторяет она теперь.
Конечно, соглашаюсь я, погибли. Как жить, как выжить, если думать иначе?О судьбе поэта ходило когда-то много легенд. Потом иные из них забылись; все было просто – умерли люди, которых это волновало.
Все версии сходились однако в одном: поэт потерял в тюрьме рассудок.
Может быть, его терзало отсутствие логики?
Он воспел в стихах Октябрь, Красную армию, в которой воевал; был искренен: вступив в партию, отдавал все силы тому, что называли строительством новой культуры, являлся членом-корреспондентом Академии Наук Белоруссии, членом Президиума Союза писателей СССР, членом Президиума и председателем еврейской секции Союза писателей БССР… Солидный перечень, хоть и не полон.
Говорят, поэт сутками напролет метался по камере, кричал одно и то же, по-еврейски и русски: фарвос? За что?
Ответа, разумеется, не было.Она подтверждает: все так. И продолжает – быстро, глядя куда-то в окно.
Недоумения поэта начались, конечно, раньше. Не мог понять, за что его травят на собраниях, почему арестовывают друзей.
В 37-м доходит очередь до него самого. Он был тогда в Доме творчества, в Пуховичах. А поздно вечером, в тот же день, явились с обыском в их городскую квартиру. Все перерыли, опечатали комнаты, ей с детьми оставили кабинет.
Через месяц, совсем неожиданно, – письмо от мужа: я не виноват; надеюсь, разберутся, скоро встретимся, береги детей.
Много лет спустя человек, сидевший с поэтом в одной камере, рассказывает ей: ценой этого письма было признание поэтом мнимых своих «преступлений».
Передачу, которую она отнесла в тюрьму, не приняли. А поэта расстреляли в Минске 29 октября 1937-го. «Как вы думаете, – спрашивает она снова, – может быть, не хотели держать в тюрьме сумасшедшего?»
Говорили: перед расстрелом его вместе с другими арестантами отвели в баню; там, не понимая, что делает, он обварился кипятком; стонал, кричал – мучился, видно, сильно. «Как вы думаете, может, просто не захотели лечить?»Старое горе захлестывает ее – словно морская волна. Но она умело справляется. Успевает.
– …Я сидела в той же тюрьме, – рассказывает, угощая меня пирожками. – …Правда, вкусные? Особенно вкусно, если запивать их каким-нибудь соком.
Наливает мне сок граната, предварительно ошпарив чашку кипятком. Чайник в ее кухне кипит на плите всегда. Это – привычка. После того, как в сорок пятом переболела в лагере бруцеллезом. О кипятке: «Между прочим, очень полезно: всегда есть гарантия, что убиты микробы».
Ее почти не таскали на допросы. И так было ясно: жена врага народа.
Однажды она спросила у следователя: «Как же так? Ведь поэт писал советские стихи…» Тот снизошел: «Стихи-то советские, сам автор – нет».
Когда через девятнадцать лет она возвратится в Минск, окажется: почти все ее родные погибли во время войны – по дороге в эвакуацию (случайно спаслась сестра).
Но ей помогли, очень помогли белорусские друзья мужа, особенно Петрусь Бровка. Вот и квартиру получила, и сборники поэта переиздала… «А на гонорары сумела купить это…» Она обводит рукой небольшую комнату, которая – кажется ей – обставлена очень богато, на самом деле – совсем скромно. Она особенно гордится старым пианино:
– Представьте себе, я до сих пор играю! В лагере, правда, забыла многое – и идиш, и ноты. Но это было интересно – возвращаться, восстанавливать утраченное. Только вот английский не вернула.Когда в начале девяностых я время от времени приезжаю из Вильнюса в Минск, Дина Звуловна настойчиво приглашает в гости.
Ах, она-то уж понимает важность моей задачи: записать рассказы оставшихся в живых деятелей еврейской культуры, их жен и детей…
Мы могли бы встречаться в еврейской библиотеке, которой она заведует?
– Нет, нет, приходите лучше ко мне домой… Этот город для вас чужой, так хоть отогреетесь чаем. Как раз вчера купила такие вкусные конфеты!За чаем она опять читает стихи поэта, на этот раз – в переводе Анны Ахматовой:
Я не горюю, не любимый славой,
К моим следам никто не припадет…
Теперь, когда сердца пылают лавой,
В моих стихах – сведенный гневом рот.
Я не удивлен, в очередной раз столкнувшись с пророчеством поэта: стихотворение написано в двадцать пятом году, но кажется – он предвидит свою судьбу.
Меня завораживает несоответствие между тональностью стихотворной строфы и мажорной интонацией женского – совсем юного – голоса.
Кипит, кипит на плите чайник.
…Спустя годы пойму: образ поэта, тяжко прозревающего истину, необходим, неизбежен в рассказе о его нестареющей жене.
Образ этот «догонит» меня в Чикаго – именно здесь я познакомлюсь и подружусь с искусствоведом и переводчиком Ванкаремом Никифоровичем; а однажды он познакомит меня с собственным переложением стихотворения поэта «Вечер»:
Книга Евсея Цейтлина «Долгие беседы в ожидании счастливой смерти» уже выходила на русском в Вильнюсе пять лет назад. Но ее подлинный исторический и художественный смысл начал раскрываться только недавно — когда были обнародованы документы, свидетельствующие о тесном сотрудничестве руководства католической церкви Литвы в годы нацистской оккупации с СС и с НКВД-МГБ-КГБ в послевоенное время. Сопоставив документальные свидетельства и «двойное зрение» рядового очевидца литовской истории последних шести десятилетий, мы заново открываем для себя атмосферу тотального гнетущего страха и предательств, в которой жило население Литвы на протяжении почти всего ХХ столетия.
Хеленка Соучкова живет в провинциальном чешском городке в гнетущей атмосфере середины 1970-х. Пражская весна позади, надежды на свободу рухнули. Но Хеленке всего восемь, и в ее мире много других проблем, больших и маленьких, кажущихся смешными и по-настоящему горьких. Смерть ровесницы, страшные сны, школьные обеды, злая учительница, любовь, предательство, фамилия, из-за которой дразнят. А еще запутанные и непонятные отношения взрослых, любимые занятия лепкой и немецким, мечты о Праге. Дитя своего времени, Хеленка принимает все как должное, и благодаря ее рассказу, наивному и абсолютно честному, мы видим эту эпоху без прикрас.
Логики больше нет. Ее похороны организуют умалишенные, захватившие власть в психбольнице и учинившие в ней культ; и все идет своим свихнутым чередом, пока на поминки не заявляется непрошеный гость. Так начинается матово-черная комедия Микаэля Дессе, в которой с мироздания съезжает крыша, смех встречает смерть, а Даниил Хармс — Дэвида Линча.
ББК 84. Р7 84(2Рос=Рус)6 П 58 В. Попов Запомните нас такими. СПб.: Издательство журнала «Звезда», 2003. — 288 с. ISBN 5-94214-058-8 «Запомните нас такими» — это улыбка шириной в сорок лет. Известный петербургский прозаик, мастер гротеска, Валерий Попов, начинает свои веселые мемуары с воспоминаний о встречах с друзьями-гениями в начале шестидесятых, затем идут едкие байки о монстрах застоя, и заканчивает он убийственным эссе об идолах современности. Любимый прием Попова — гротеск: превращение ужасного в смешное. Книга так же включает повесть «Свободное плавание» — о некоторых забавных странностях петербургской жизни. Издание выпущено при поддержке Комитета по печати и связям с общественностью Администрации Санкт-Петербурга © Валерий Попов, 2003 © Издательство журнала «Звезда», 2003 © Сергей Шараев, худож.
ББК 84.Р7 П 58 Художник Эвелина Соловьева Попов В. Две поездки в Москву: Повести, рассказы. — Л.: Сов. писатель, 1985. — 480 с. Повести и рассказы ленинградского прозаика Валерия Попова затрагивают важные социально-нравственные проблемы. Героям В. Попова свойственна острая наблюдательность, жизнеутверждающий юмор, активное, творческое восприятие окружающего мира. © Издательство «Советский писатель», 1985 г.
Две неразлучные подруги Ханна и Эмори знают, что их дома разделяют всего тридцать шесть шагов. Семнадцать лет они все делали вместе: устраивали чаепития для плюшевых игрушек, смотрели на звезды, обсуждали музыку, книжки, мальчишек. Но они не знали, что незадолго до окончания школы их дружбе наступит конец и с этого момента все в жизни пойдет наперекосяк. А тут еще отец Ханны потратил все деньги, отложенные на учебу в университете, и теперь она пропустит целый год. И Эмори ждут нелегкие времена, ведь ей предстоит переехать в другой город и расстаться с парнем.
«Узники Птичьей башни» - роман о той Японии, куда простому туристу не попасть. Один день из жизни большой японской корпорации глазами иностранки. Кира живёт и работает в Японии. Каждое утро она едет в Синдзюку, деловой район Токио, где высятся скалы из стекла и бетона. Кира признаётся, через что ей довелось пройти в Птичьей башне, развенчивает миф за мифом и делится ошеломляющими открытиями. Примет ли героиня чужие правила игры или останется верной себе? Книга содержит нецензурную брань.