Послесловие к мятежу, 1991-2000. Книга 2 - [18]

Мы быстро составили решение, переписав из Закона все, что может быть предметом федеральной собственности. Туда входили понятия “водные ресурсы” и “недра”. Никакого “воздушного пространства”, о котором писали борзые журналисты, там не было. Это была чисто журналистская утка. Никаких своих придумок там не было.

Все началось с криков Станкевича: “Мы сдадим Краснопресненский райсовет в Музей Революции!” Дальше этот треп дошел до Михаила Сергеевича Горбачева, он тоже начал топать ногами.

Приняв нормальное решение, основанное на законе, мы готовы были отстаивать любую его позицию. Я выиграл полтора десятка судебных процессов против средств массовой информации по поводу защиты чести и достоинства — против тех, кто в оскорбительном тоне высказывался в том плане, что я принял решение о воздушном пространстве. Когда я просил предъявить документ, мне отвечали: “Да это всем известно!”. В результате все суды мы выигрывали: в нашем решении воздуха не было, да и решение было принято коллегиально.

Более того, когда мы стали смотреть логику закона, то оказалось, что законодатели не дураки. Оказалось, что в плане экологии, если ты объявил право собственности на воздух, который находится над данной территорией, ты можешь предъявить юридически выверенные претензии по поводу загрязнения воздуха источниками, находящимися вне твоей территории. Мы даже нашли прецеденты, что воздух не только муниципалитетами, но и частными лицами признается частью территории. Это связано и с вопросами солнечного освещения, и с нависающими козырьками зданий и т. п.

Воздух мы оставили в покое, а вот с землей наше решение пришлось как нельзя кстати. Если бы решения не было, никаких юридических оснований для того, чтобы запретить, например, строительство вблизи спальных районов линии высоковольтных передач или разрешить, например, строительство муниципальной стоянки для автомобилей, не было бы. Только в случае муниципальной собственности на землю можно взимать деньги за пользование стоянкой. Иных способов просто нет. Сегодня это произвол.

С водой было сложнее. У нас ее было мало — всего-то небольшое пространство вдоль набережной Москвы-реки. Но с момента принятия нашего решения любой бизнесмен, который в моем присутствии надувал щеки и жаловался, что мы не даем ему развернуться, получал предложение приобрести где-нибудь самый поганый пароходик, встать на набережной радом с “Александром Блоком” и сделать ресторан, гостиницу — все, что пожелаешь. С землей у нас сложно, а тут — никаких проблем! Если человек имел наглость заявить, что он готов к такому обороту дела, то ему вручался арендный договор с оплатой на квартал вперед.

Большинство внешне “крутых” бизнесменов оказывались на поверку болтунами, но проплачивали первый квартал и начинали поиски подходящей посудины. Потом оказывалось, что они “не тянут”, место пустовало, а деньги оставались в районной казне. Когда я понял, что это происходит достаточно часто, то я начал сдавать одно и то же место трем, пятерым, двенадцати претендентам. Велик и могуч оказался только один человек, который дошел до того момента, что пригнал илочерпалку и углубил русло для большого корабля. Но и этот потом прогорел. Поставили только несколько небольших барж-корыт.

В результате мы получили возможность проплачивать первый взнос на получение жилья любому очереднику, который решил вступить в кооператив и выйти из очереди. За счет этой аренды мы могли бесплатно вывозить ветеранов в не Бог весть какой, но все-таки приличный, санаторий. Этого не было ни в одном другом районе.

Контролирующие органы все время домогались, откуда у нас деньги. Мы отвечали, что пакуем проданный воздух в пакеты и торгуем им на Манхэттене за валюту.

Поскольку тогда можно было иметь лишь один счет райсовета, то контролирующие органы очень любили Пресня-банк. Контролеры всевозможных ведомств все время спрашивали, на какие счета у Краснова лично есть право распорядителя кредитов. На это им отвечали: “Ни на один!”. Мной, действительно, за все время не было подписано ни одного финансового документа. Все документы шли как решения районного Совета или его президиума. Ни одна прокуратура прицепиться не могла.

То же самое с землей. Многие участки мы сдавали в аренду, предлагая любому “крутому” бизнесмену проплатить первый квартал. Все свои согласования мы гарантировали в любой момент. Те, кто считал, что “ухватил Бога за бороду”, недооценивали силу московской бюрократии, над которой мы тоже не были властны. В конце концов здесь мы тоже стали сдавать одно и то же место два-три раза одновременно. Ни разу между собой интересы застройщиков не столкнулись. Такова была сила московской администрации, которая никому не давала работать.

С недрами был тоже интересный правовой прецедент. У нас на территории располагалось посольство США. А посольства, как известно, обладают правом экстерриториальности. Так вот, понадобилось американцам провести тоннель между старым и новым посольством. Вот тут-то они и натолкнулись на нашу строительную бюрократию. Оказалось, что американцам предлагается один-единственный подрядчик — фирма господина Строева (который позднее в ту же Америку и удрал от грозящей ему тюрьмы).