Послеоккупационный период - [42]

— У него глаза, по-твоему, повылазили? Пусть идет себе на кухню, и ест! — Софочка не может простить мужу его задержку после работы на цельный час.

Сема хлопает дверью, и уходит во двор играть с соседями в домино.

— Так чего ты добилась? — спрашивает мамочка — он таки голодный, а если еще и проиграет, что тогда будет? И ты думаешь, ты ему после этого пригодишься? И у Семы будет болеть голова, как заработать для дома, для семьи? Я помню, как мой Изя, твой папа, в его годы приезжал на извозчике пьяный, так я бежала рассчитываться с биндюжником, и тянула твоего папочку домой на себе.

— А для чего мы делали революцию? Чтоб таскать пьяных большевиков на себе?

Софочка так разволновалась, что мамочке пришлось ее успокаивать:

— Доченька, разве Сема пьяный? Если бы Сема совсем не пил, так какой бы партячейке он бы нахер всрался? Ему бы пристроили пару выговоров, и выгнали бы с той партии! А он уже отвык работать простым биндюжником. Еще и всегда трезвым. А тепер он выступает на партсобраниях и ничего не делает. Кем ты хочешь его видеть? Он же больше ничего не умеет делать! Он же партийный секретар!

Софочка растерялась. Опять стать женой тачечника? Никогда! Побежала на кухню. Через пару минут в форточке прозвучал ее ангельский голосок:

— Семочка, иди покушать… И я с тобой посижу.

В глубине комнаты раздался тихий голос тещи:

— Вот это-таки совсем другое дело.

В те времена в некоторых небольших предприятиях еще оставались коммунисты евреи-секретари.

О послевоенных малолетних рэкетирах

Вспомнилось прошлое.

Добродушный биндюжник Ютка выезжал на Привоз получать овощи для столовой. Ленька запрыгнул на подводу, чтоб усесться рядом с ним, а я пристроился на старой фуфайке возле сиденья. Подвода с грохотом выехала на Екатерининскую, и по ней помчалась к Пантелеймоновской. Ютка был в ударе, махал своим кнутом со свистом, но лошадь не бил. Он любил всех животных и детей, а для нас был другом, который как мог заботился о нашем пропитании, когда мы ему помогали.

С грохотом и свистом, Ютка въехал в овощной пассаж. Он с накладными в руках соскочил со своего сидения, и пошел на склад. Нам не нужно было объяснять наши обязанности: следовало греться на солнышке, и ждать, когда Ютка начнет грузить мешки с морковкой, капустой, картошкой…

Неожиданно, на площадку заскочили два беспризорника, один из которых держал в руке детский пистолет, стреляющий палочкой с резиновой присоской. Они уселись рядом с нами, и тот, что был вооружен, сказал:

— Сидите тихо, и когда хозяин принесет морковку, дадите нам по две штуки!

Я засмеялся:

— Придет Ютка, скажешь ему…

Парника, видимо, случайно нажал на спусковой крючок. Оказалось, что в присоску была вставлена швейная иголка. «Пуля» воткнулась в колено его напарника. Стрелок вырвал стрелу с присоской и убежал, а игла осталась торчать из коленной чашечки громко заскулившего пострадавшего.

Вышел согнутый тяжелой ношей Ютка, забросил мешок на площадку и стал разбираться в происшедшем. Выслушав наш рассказ, достал из-под своего сиденья клещи и выдернул ими иголку. Парнишка обрадовался, соскочил с площадки на землю, и побежал искать по базару своего напарника. Он явно забыл о морковках…

Новые ботинки

В своем большинстве одесские семьи не были очень уж зажиточными и соблюдали традиции нищего люда России обмывать обновки. Мы уже не были бедными по понятиям того времени, но обычаи чтили…

Приобрел радиомастер Толик Полянский по большому блату ботинки «со смехом» внутри. Теплые, красивые, «не ботинки, а картинки». В нашем присутствии с фасоном их одел, а старые торжественно выбросил в урну. Выставил две бутылки водки с легкой закуской, и празднование, посвященное приобретению приличной обуви, началось.

Обмывали ботинки довольно долго. Толик не имел глупой привычки закусывать, а потому расчувствовался ранее остальных. Обычно он был экономным, предпочитал пить «на шару», но в тот раз пил по-русски, хотя таковым был очень относительно…

Два постоянных собутыльника усадили Толика в такси, и привезли бесчувственное тело к воротам родного дома. Оставалось доставить «пострадавшего» на расстояние не более двадцати метров, и никто не обратил внимание на то, с каким скрипом волочатся новые ботинки по асфальту… Уже возле самых входных дверей увидели, что из носков ботинок торчит светлый мех вместе с остатками носков и голыми пальцами ног. Позвонили, прислонили Толика к родным дверям, и убежали, зная суровый нрав его супруги, от греха подальше.

Утром следующего дня, вместо радиомастера Толика, пришел его малолетний сынок с сообщением:

— Дядя Толя, мой папа сегодня не сможет прийти на работу, ему не в чем…

Через день его жена купила «кормильцу» другую пару обуви, не такую шикарную, и почему-то без шнурков… Пришел мой тезка на работу, и, грустно посмотрев на новые ботинки, сказал:

— Нужно купить шнурки…

— Будешь обмывать? — ехидно спросил Митя.

— Придется, — неуверенно почти прошептал Толик, — хочется, чтобы они хорошо носились…

Строитель Ваха

Строитель Ваха находился в подчинении главного механика таксопарка. Он был маляром, штукатуром и плотником в одном лице. Настроение Василия всегда было приподнятым, когда ему никто его не портил.