Последняя жертва Розы Ветров - [2]

Не дождавшись никакой реакции, мужчина тяжело и как-то покорно вздохнул. Очевидно, подобная сцена повторялась далеко не в первый раз. Постояв еще немного, он направился к столу. Его голос смягчился, словно он разговаривал с капризным ребенком, больным или помешанным человеком.

– Ну что это такое, а? – он склонился над неподвижной старухой, достал из кармана халата большой носовой платок и принялся аккуратными прикосновениями вытирать ее лицо. – Вы опять просидели здесь всю ночь, верно? Я буду запирать дверь. Что еще мне остается, если вы не слушаетесь никаких увещеваний? Поймите, это очень опасно: балкон открыт, и холод жуткий, ведь сейчас всего лишь середина марта. Посмотрите, какой студеный ветер! Вы можете заболеть. К тому же лестница очень крутая. Мне и то неловко по ней забираться, а вам-то каково? Нет, я буду запирать на ночь дверь вашей спальни, уж не обессудьте. Мало ли что может случиться, а я потом ни за что себе этого не прощу.

Мужчина подхватил старуху под мышки и терпеливо, уговаривающим тоном, продолжил:

– Пойдемте, я отведу вас в вашу комнату. Вам сто́ит прилечь под теплое одеяло и выпить отвар. Мария приготовила его с вечера, нужно только немного подогреть да меда добавить.

Продолжая свои уговоры, он тянул грузное тело вверх. Несмотря на всю очевидную силу, это давалось ему нелегко, о чем свидетельствовали набухшие вены на висках и покрасневшее от натуги лицо. Старуха же опять забормотала что-то неразборчивое и уцепилась за край стола, пытаясь незаметно стереть свои каракули рукавом.

– Мама, пожалуйста, поднимайтесь. Я все равно без вас отсюда не уйду, вы знаете. Так что не упрямьтесь и разрешите мне вам помочь. Ну же, мама, пойдемте!

В голосе мужчины появились нетерпеливые нотки, хотя он говорил по-прежнему негромко и почтительно.

Старуха наконец угомонилась, оставила свои попытки замазать рисунок на столе и позволила поднять себя с ящика.

– Вот так-то лучше. Вот и славно. Сейчас мы спустимся вниз, и я уложу вас в постель.

Не без труда развернув старуху к выходу, мужчина только теперь скользнул взглядом по столу и замер, пригвожденный к месту недоумением и страхом:

– Нет! Только не это!

В толстом слое пыли, крошек засохшей известки и мельчайших опилок отчетливо проступали странные знаки, образующие круг, в середине которого кровавыми мазками была выведена перевернутая пентаграмма. Каждый сектор пентаграммы содержал букву, обычную букву английского алфавита. Центральный символ был смазан и читался с трудом.

– Р, Х, М, К, А, С… Господь всемогущий, неужели?

Мужчина трясущимися руками стер со лба мгновенно проступивший холодный пот и в ужасе оглянулся.

В комнате находился он один.

Старуха исчезла, лишь четкий кровавый след тянулся к порогу.

Первый звонок

«Окружной прокурор привлек к ответственности группу подростков, осквернивших могилы на Восточном кладбище Портленда в ночь на десятое сентября. Члены оккультной секты устроили ритуальную оргию с сожжением крыс на месте захоронения преподобного Джеймса Бартона, умершего в 1765 году. При задержании…»

Строчки таяли и расплывались перед глазами грязными подслеповатыми обрывками фраз. Несмотря на то что все мои коллеги уже разошлись по домам и мне никто не мешал разговорами и звонками, я с трудом понимала смысл написанного. Сосредоточиться на статье никак не удавалось.

Какое мне дело до того, что устроили на кладбище эти подростки? И до того, что статья должна быть готова завтра к десяти утра?

Может, бросить все и поехать домой?

А зачем? Кто меня там ждет?

Никто.

«Окружной прокурор привлек к ответственности группу подростков, осквернивших могилы на Восточном кладбище…»

Я потерла виски. Бесполезно. Текст на экране четче и понятнее от этого не стал.

А если сварить кофе или даже перекусить? Кажется, я не ела с утра.

Посмотрев на кофеварку и пачку печенья, оставленную Грейс, я почувствовала противный привкус во рту. Нет, есть не буду.

«Окружной прокурор привлек к ответственности группу подростков, осквернивших могилы…»

Не могу. Не получается.

Мысли постоянно возвращались к папе, мешая мне сконцентрироваться. Со дня похорон прошел месяц, а я все не могла понять и принять то, что его больше нет и я осталась совсем одна.

Неловко поднявшись из-за стола, я принялась ходить взад-вперед по кабинету, пока резкий звук полицейской сирены, вызвавший спазм в животе, не заставил меня подойти к окну. С четвертого этажа мне была хорошо видна авария на перекрестке, где я всегда покупала в «Старбакс» кофе перед работой. Прямо у светофора столкнулись микроавтобус и грузовик. Немудрено в такой дождливый и ветреный день. Судя по тому, что не было ни скорой помощи, ни обычной при серьезной аварии суматохи, никто не пострадал.

Я смотрела вниз, чувствуя, что спазм в животе постепенно перерастает в приступ тошноты, и поспешила отойти от окна.

Всего месяц назад, когда папа возвращался из Бостона, на его БМВ налетела фура, водитель которой заснул за рулем. В той страшной катастрофе, в отличие от этой, типичной городской аварии пятничных пробок, не выжил никто.

Когда мне сообщили по телефону о смерти папы, я перестала воспринимать окружающую действительность, словно вдохнула ледяной воздух с залива и все это время жила на одном этом вдохе. Или не жила…