Последняя женщина в его жизни. Приятное и уединенное место - [36]

— Вот это девушка! — воскликнул инспектор Квин. — Будь я моложе лет на тридцать…

— Она слишком хороша, чтобы быть такой на самом деле, — буркнул Эллери.

— Что ты сказал, сынок? — спросил его отец.

Эллери покачал головой:

— Ничего важного.

Он начал возиться с трубкой и табаком, недавно присланным по заказу из сельской лавки в Вермонте. Всем известно, что мягкий трубочный табак не приносит особого вреда, если не затягиваться. Однако Эллери зажег трубку и наполнил легкие ароматным дымом.

— Это все, мисс Смит, благодарю вас, — сказал Марш.

Секретарша проследовала мимо Квинов к двери. Эллери показалось, что она шевельнула бедрами, проходя мимо него.

— Знаете, в этом обороте дела есть ирония судьбы. Как я говорил, завещание Бенедикта Старшего содержало двусмысленный пункт, позволивший Джонни получать пять миллионов при каждом вступлении в брак. А теперь выходит, что и в завещании Джонни имеется двусмысленность, о которой он не подозревал. Лучше бы люди прислушивались к советам своих адвокатов и не пытались сами писать завещания!.. Интересно, насколько правдива история с этим Дейви…

— Мы можем не сомневаться, что у Одри Уэстон есть ребенок, которого она отдала на усыновление, — сказал инспектор. — Она была бы полной идиоткой, если бы явилась с подобной историей, будучи не в состоянии ее подтвердить. Да и Эффинг не производит впечатления адвоката, который взялся бы за дело, способное разбираться в суде годами, не имея для этого достаточно твердых оснований. Но что это ребенок Бенедикта и что Одри никогда о нем ему не говорила… — Старик покачал головой. — Не знаю, мистер Марш, как эта история связана с убийством и связана ли она вообще, но мы должны ее учитывать. Как вы собираетесь установить, является ли ребенок сыном Бенедикта?

— Я не должен это устанавливать, — ответил Марш. — Это проблема Эффинга.

— Эффинга… — с отвращением повторил Эллери, поднимаясь со стула. — Un type![53] Что — или кто — дальше? Пошли, папа?

* * *

В эти дни ограблений, разбойных нападений, изнасилований, убийств и прочих преступлений, происходящих повсюду, редко обращают внимание на тот факт, что существует определенная категория граждан, которой ночные прогулки в почти безлюдных районах города не внушают страха. Напротив, для них подобные прогулки являются обычным делом.

Кто же эти смельчаки? Обладатели черного пояса по карате? Солдаты, только что вернувшиеся из Вьетнама с почетными медалями Конгресса и привыкшие к коварным трюкам вьетконговцев? Увы, нет. Это грабители, разбойники, насильники и убийцы, которые, подобно летучим мышам, висящим вниз головой в пещере, находят уют и безопасность там, где все остальные испытывают леденящий ужас.

Это объясняет, почему в пятницу 24 апреля — «около двух часов ночи», как позже отметил детектив в своем рапорте, — Берни Фокс вошел в восточную часть Центрального парка со стороны Пятой авеню, южнее Музея искусств, уверенно зашагал к кустам позади музея и скрылся за одним из них, растворившись в ночи.

Если супруг Марши Кемп и чувствовал страх, то, безусловно, не перед темнотой и не перед лезвием ножа у горла — этот участок был еще в детстве исследован им вдоль и поперек. Тем не менее в его позе ощущалось напряжение.

Луна скрылась за тучами, в тени музея почти не было света, а воздух застыл от пронизывающего холода.

На Фоксе не было пальто, и он начал дрожать.

Ему казалось, что он ждет целый час, но прошло всего десять минут, когда он увидел силуэт на освещенной фонарем дорожке, за которой наблюдал. Силуэт скользнул в тень музея и направился в сторону Фокса, который теперь стоял не шелохнувшись.

— Вы здесь? — послышался шепот.

Напряжение тут же исчезло.

— Принесли бабки?

— Да. Где вы? Тут так темно.

Фокс без колебаний шагнул из-за куста:

— Дайте их мне. — Он протянул руку.

В такие моменты в темноте раздаются беззвучные крики, предупреждающие об опасности. Фокс услышал их, когда собеседник протянул ему объемистый конверт, а потом что-то еще.

Он хотел повернуться и бежать, но было слишком поздно — нож вошел ему в живот по самую рукоятку.

Фокс застонал, его колени подогнулись.

Пока он падал, убийца вытащил нож, а другой рукой забрал конверт.

Нож почти беззвучно упал на мертвое тело.

Убийца мужа Марши стянул резиновые перчатки, отбросил их прочь вместе с конвертом и быстро зашагал на север к противоположному выходу. Постороннему глазу он показался бы очередным отчаянным ньюйоркцем, игнорирующим статистику преступлений, совершаемых в Центральном парке в ночное время.

* * *

— Эллери? Я здесь.

Эллери прошел сквозь оцепление, мигая при свете прожекторов, туда, где его отец разговаривал с патрульным. Тот отсалютовал и отошел к группе экспертов и других полицейских, стоящих вокруг тела.

— Труп обнаружил парковый патрульный, — сообщил инспектор. — Долго же ты добирался.

— В четыре часа утра энергия не бьет из меня ключом, — ответил Эллери. — Что-нибудь еще нашли?

— Пока нет. — Инспектор разразился потоком проклятий, словно ожидал сына, чтобы излить душу. — Кое-кому за это достанется! Я ведь приказал не выпускать Берни Фокса из виду!

— Как и когда ему удалось ускользнуть от слежки?