Последняя тайна - [44]
Теперь вторую джонку окутали ароматные облака. Панголины, задыхаясь, ныряли с реев в мелкие воды реки, прыгали на отмель, надеясь хотя бы при помощи песка стереть с себя содержимое баночек-снарядов. Некоторые продолжали цепляться за такелаж, теребя когтями тросы и жалуясь, что в горле у них горит, глаза жжет как огнем, а носы вот-вот лопнут. А матросы торговой джонки от души веселились. Слишком долго пираты унижали их. Наконец-то они отомстили обидчикам.
«Ма-янг-цзу» легко прошла между военными джонками, все еще скрытыми цветным туманом.
Пираты с трудом выбирались на берег. Глядя на них, болотные птицы презрительно качали головами.
— Что за глупцы эти звери, — заметила пурпурная цапля. — И в цирк ходить не надо.
— А ты воду попробовала? — возбужденно спросила маленькая белая цапля. — Я не пила ничего подобного с семьдесят второго года, когда затонула джонка с вином из розовых лепестков. Тогда-то я и поняла, почему наша река зовется Пьянцзы!
— Превосходный аромат! — хлебнув воды, восхитилась ее собеседница. — Вот бы узнать рецепт!
Но джонка «Ма-янг-цзу» уже скрылась за поворотом, и птицам ничего не оставалось, как развести крыльями. Если они сейчас полетят догонять джонку, быстрое течение унесет угощение. Придется довольствоваться тем, что удастся ухватить клювом. Весь вечер до заката солнца цапли смаковали даровое угощение, сравнивая вкус речной воды с болотной и поглядывая, как жалкие, промокшие пираты сушатся на берегу Пьянцзы и ругательски ругают своих капитанов.
26
Несколько ночей, проведенных в тюрьме, Однолюбу Вруну и принцессе Сибил показались вечностью. Однако даже после освобождения сумасшедшие горностаи не оставили их в покое. Всюду на стенах и дверях начали появляться портреты царицы Неферштеен, и правительство Бегипта всерьез обеспокоилось. Сибил, разумеется, не собиралась затевать революцию в Бегипте, но убедить в этом власти было не так-то просто.
— Думаю, нам следует на несколько дней убраться отсюда, — предложила Сибил. — Давайте сядем на пароход, идущий на юг, в глубь Жирафрики. Возможно, там нас будет ожидать что-то более приятное!
— Хорошая идея, Сиб, — похвалил Врун. — То есть, прошу прощения, принцесса Сибил!
— Да уж, шеф Врун, — поджав губы, заметила она. — Хотя я и знаю, что вы, как служащий брата, приставлены ко мне для того, чтобы оказывать всяческую помощь и даже при случае пожертвовать своей свободой или жизнью, подобная фамильярность абсолютно недопустима!
— Вообще-то я городской служащий, — натянутым тоном напомнил он.
— Городского совета, которым управляет мой брат!
— Ну, так он же мэр…
— И что с того?
Врун замолчал. Он знал, что Сибил ему не одолеть. Во всяком случае, когда она в таком настроении. Иногда она бывала почти дружелюбной, предлагала ему шоколад или даже подергивала его за бакенбарды, если он начинал завираться. Но иногда вдруг становилась холодной и надменной и обращалась с ним как со слугой. Врун никогда не знал, чего от нее ждать, не понимал, чем вызваны эти перемены настроения — то ли тем, что она дама, то ли тем, что в ней течет королевская кровь. Чаще он склонялся к последнему, ибо ему никогда не доводилось видеть, чтобы Бриония Живорез вела себя подобным образом в отношении Остронюха Серебряка. Сибил была переменчива, как погода: то солнечной и яркой, то грозной и холодной. В ней одновременно присутствовала целая дюжина различных климатов!
— Так мой хвост не выглядит чересчур большим? — глядя в мутное зеркало, спросила она.
Сибил примеряла пыльник, легкую накидку, которую носят жители Бегипта, чтобы уберечь себя от песка.
У Вруна появился шанс отомстить, но он лишь вздохнул и ответил:
— Ваш хвост выглядит прекрасно.
Сибил нахмурила пушистый лобик:
— Прекрасно?
— Он, как всегда, строг и привлекателен!
— Ну, ну, не лицемерьте, шеф Врун! Это всего лишь накидка от пыли, а не бальное платье! Я возьму ее. Будьте любезны, шеф, пожалуйста, расплатитесь с этим мелким лаской!
— Мелкий ласка! — проворчал себе под нос владелец ларька. — Тоже мне благодетельница!
— Будьте добры, смените тон и проявляйте больше почтения к покупателям! — предупредил Врун, кладя в лапу ласки несколько монеток. — А вообще-то откуда вы родом?
У этого ласки был желтый живот, и хотя он являлся представителем мелких ласок, то есть тех, что жили на Поднебесном, происходил он явно из иных мест. На рынке торговали и другие странные ласки. Один был с полоской на спине, второй относился к горным ласкам, которых Врун хорошо знал, третий обладал чересчур длинным для обычной ласки хвостом. На свете существует огромное количество разновидностей ласок, и здесь, в Бегипте, на этом шумном межзверином перекрестке, они встретились. Так же, как и барсуки. Здесь Врун встретил и зловонных барсуков, и хорьковых, и свиных, и медовых. Что уж тогда говорить о куницах! Здесь их было не менее двенадцати видов, от снежных до желтошеих! И целых тринадцать видов выдр!
А вот горностаев — всего один! Это Врун знал твердо. Интересно, почему? Что, горностаи какие-то особенные звери? И если так, то ниже или выше других? Трудно сказать. Вруну, конечно, приятно было чувствовать себя особенным, но это чувство присуще почти всем. И все же, стоит ли он выше всех этих зверей? Нет, честно признавался он себе.
