Последняя свобода - [37]

— Поосторожнее. Жена не должна давать показания против мужа.

— То в Англии. А у нас обязана.

— Что за тон! — возмутилась Аллочка, и опять я почувствовал, как нежная женственность переходит в железную непреклонность. — Вы явились меня допрашивать?

— Нет, нет, Леон действительно попросил меня посмотреть.

— Посмотреть, как я пью? Ну, люблю коньяк — ну и что дальше?

— Сопьешься, — пообещал я, — если не сумеешь освободиться.

— От чего?

— Хочешь, я расскажу тебе версию?

— Версию?

— Ну, набросок. Марго встречалась с Гришей на озере, — я был безжалостен, но что поделаешь, если смерть безжалостна?.. — Не спорь, у меня есть свидетель. И там что-то произошло.

— Что?

— Что-то страшное.

— Что?

— Когда я уезжал на похороны Прахова, ее последние слова были: «Ты не виноват, Леон. Не ты отвечаешь за убитых».

— Каких убитых? — изумился Василий.

Я продолжал невозмутимо, оба слушали затаив дыхание:

— Кабы убийца не стер кровь с картины, милиция, возможно, раскачалась бы и осушила озеро. Гриша ведь не просыхал, а? На утренней зорьке, на вечерней… — вдруг всплыл странный сон, и я проговорил как по наитию: — Рыболов с удочкой тащит из глубины что-то большое, красное…

Тут у Аллочки сдали нервы, и она попалась по-глупому, прошептав:

— Шестого августа Гриша не ходил на озеро.

— Ты его выследила?

— Нет! — В светлых глазах ее застыл откровенный ужас. — Но я знаю, что не ходил.

— Откуда?

— По запаху, — прошептала она.

— От него пахло кровью?

— Ты что, совсем спятил!

Своей «версией» я ее словно загипнотизировал — и вдруг она очнулась. Презрительная улыбка тронула тонкие губы.

— Духами.

Выкрутилась. Марго духи не употребляла — я не любил, — и она давным-давно отвыкла.

Аллочка продолжала спокойно, но выдавали глаза и крупные пальцы, она их ломала, не замечая, машинально… «Она вышла в горе, ломая руки…»

— Я скрывала, но, если ты обвиняешь своего лучшего друга в убийстве, я расскажу. Но все между нами, поняли?.. Так вот, шестого августа он разговаривал с какой-то женщиной по телефону, я услышала случайно. Они договорились о встрече вечером в парке.

— С Марго?

— С отдыхающей из писательского пансионата, как я поняла из контекста. С какой-нибудь молодой творческой дурой, — опять презрительная улыбка. — Его вечные похождения мне надоели.

— И ты пошла устроить скандальчик?

— Слава Богу, вовремя опомнилась. И завернула к вам отвести душу.

— С Марго?

— Ну, отвлечься. Никого не было, я ушла к себе, и вскоре появился Гриша.

— Почему ты решила, что не с озера?

— Волосы сухие, и пахло «Златом скифов». Довольно сильный аромат.

— Ты ему кое-что высказала?

— Нет.

— Отчего же?

Она промолчала.

— Не знаю, каким «златом» от него несло, но для гуляки-мужа он вел себя крайне неосторожно.

— Неосторожно?

— Да хоть бы голову в бочку окунул.

— В какую бочку? — уточнил Василий.

— Тут у них под водостоком, — уточнил я рассеянно и поймал острый, напряженный взгляд Аллочки. — Сильный аромат… мерзкий смрад.

Каким-то смрадом несло, почти физически ощущал я, от этой истории, а Аллочка как будто окаменела, бессмысленно глядя перед собой.

— Алла, предупреждаю: убийца действует и может приняться за свидетелей.

— Леон, полегче, — вмешался брат. — Ты его считаешь ненормальным?

— Марго что-то узнала про убийцу и погибла.

— Фантастика! Как же осушить озеро?

— Уходите отсюда! — закричала Алла.

— Леон, пошли, не увлекайся. Ты имеешь дело с живым человеком, страдающим…

— С мертвым! — сорвался я. — Только где труп? Где кровь, вы мне скажете? Кто стер кровь?

Брат рванул меня с табуретки, и уже за порогом мы услышали тихий, надрывающий душу плач, как по покойнику.

— Добился! — прошептал Василий.

— У тебя есть те таблетки?

— Какие?

— Ну, те желтенькие, что ты Ольге давал.

Мы вернулись на кухню. Почти насильно он заставил ее принять лекарство, дал запить.

— Скоро заснешь, Аленька, — и указал мне глазами на дверь: пошли, мол? Я едва заметно покачал головой. Но Аллочка поднялась сама и исчезла где-то в глубине дома. Василий зашептал:

— Это сильное седуктивное средство. Сейчас наступит разрядка, эйфория.

— Можно допрашивать?

— Ну, если необходимо.

Я колебался.

— Это насилие над психикой?

— Воздействие на подсознание.

Я колебался, но азарт взыграл, и мы двинулись по коридору, ища спальню. Я там раньше не бывал: та же обстановка, что и у нас, только в несколько другом исполнении, а вот ковер — родной братец нашего. Эта родственность, если можно так выразиться, мне почему-то не понравилась.

Аленька, одетая, лежала на атласном покрывале и улыбалась чуть загадочно. Василий осторожно снял с нее панаму и сандалии. Я заговорил:

— Вот не решились тебя бросить в таком состоянии. Ты кого-то боишься?

Лицо ее слегка затуманилось, и она выговорила:

— Кровь.

— Что «кровь»?

— Я ее видела.

— Где?

— Не надо. Мне без вас так хорошо.

— Сейчас уйдем. Тогда ночью начиналась гроза, ты помнишь?

— Помню. Ветер.

— И ты у нас в саду видела монаха, да?

Она засмеялась беспечно, улеглась поудобнее и закрыла глаза.

— Ты узнала этого монаха, да?

— Да ну тебя, Леон!

— Ну хорошо. Скажи только, кого ты боишься. Я всех перечислю… Василия?

— Нет, он добрый.

— Юру?

Опять беспечный смех.

— Своего мужа?

Она выговорила четко и резко: