Последняя свобода - [30]

Недаром мы шептались, трогая то, что трогать нельзя. И все же… Я осторожно потряс, прах взметнулся дымным облачком. Серой не запахло. Погрузил пальцы в невесомое «ничто», добрался до дна. Ничего, кроме пепла.

По законам трагедии — неизбежность возмездия: праховские останки должны были подвергнуться той же участи, что и многострадальные монашеские.

— Никакого специалиста я искать не буду, я не сумасшедший некрофил. А жену найду, запомни.

Он поглядел пристально, быстро закопал урну, придавил серым камнем и сел на другой конец бревна.

Мною овладело какое-то отупение.

— Вообще не знаю, зачем я сюда приехал.

— Это очень понятно.

— Что?

— Вы хотите войти в то, прежнее состояние духа и вспомнить.

— Что вспомнить?

— Не знаю. Наверное, то, из-за чего погибла Маргарита Павловна.

— Неужели ты думаешь, что все произошло из-за меня?

— Я в этом уверен. Вы очень сильная личность, Леонтий Николаевич, в чем-то даже необыкновенная. Не только я, мы все — ваша свита, так сказать, — были под вашим влиянием. И, наверное, остались.

— Остались? Вы меня предали. А теперь на меня еще хотите все свалить: я, стало быть, вдохновил кого-то из вас на убийство. Прекрасно!

— Не так, но…

— Из чего ты сделал такой парадоксальный вывод?

— Не вывод, а… Мне так сильно запомнилось… не дословно, но смысл. Тогда на Пасху, перед преступлением, вы сказали, что поистине милосердно было бы отпустить душеньку убийцы на волю.

Я вгляделся в фанатичные воспаленные глаза.

— Кто ж воспринимает такие заявления буквально?

— Значит, кто-то нашелся.

Оригинальный поворот темы, и в чем-то перекликается этот бред с последним нашим разговором с Марго, которая словно заклинала в сомнении: «Ты не виноват… не ты виноват»… А я и в мыслях никакой своей вины не держал.

— Кстати, еще один твой вывод. Из чего ты заключил, что моя жена вела параллельные любовные игры?

— Она меня из-за кого-то бросила.

— У вас же было назначено…

— Я пришел против ее воли.

Он помешанный — сверкнула мысль, осветив жуткие потемки, — он же почти признался: из «милости» пугнув Прахова, отомстил между делом, и свидетельнице — неверной возлюбленной.

— На вашем дне рождения, — продолжал Юра, опустив глаза, — у нас был разговор с нею в доме… на террасе. Она сказала: «Все кончено».

Он замолчал, словно проглотив комок — оскорбление, которое Марго сгоряча могла выдать, чтоб отвязался.

— «Другая большая любовь», — так она выразилась с усмешкой. Она была вся захвачена, вся не со мной. Я изменился, Леонтий Николаевич…

— Брось! Тебя и сейчас всего трясет.

— Изменился! Как она сказала, действительно все кончено. Трупа нет, улик нет.

— Куда ты ее спрятал?

— Нет! — он вскинул руки, как будто отталкивая что-то тяжкое, неотвратимое; трухлявый конец бревна под ним подломился; Юра сполз по крепостной стене на землю и так и остался сидеть полулежа, шепча: «Нет и нет!» Я отстраненно наблюдал за ним, как за дергающимся в паутине насекомым… Наконец сказал устало:

— Прекрати истерику.

Усталость и отчаяние… вот от этого тяжелого серого камня, подумалось внезапно. Все близкие — «свита», по выражению ученика, предатели — ведут на меня охоту. Все, кроме сына, умилился на секунду. Да есть ли у меня сын?

— Леонтий Николаевич, — заговорил Юра тревожно, — вы обещали рассказать про черного монаха.

— Ничего я тебе не обещал.

— Прошу вас, для меня это очень важно. Вы сказали, что я видел убийцу.

— Всего лишь предположение, доказательств нет. Если я их найду, обещаю тебя простить, — поколебавшись, я протянул ему руку и помог подняться.

Мы молча побрели через мрачные темно-зеленые заросли с темно-красными блестящими гроздьями ягод. Вырвались на солнечный простор.

— Зайдемте? — Юра кивнул на паперть.

Я вздохнул и пошел за ним. Усталость и отчаяние стояли в душе, как вода в болоте.

Как антисоветский интеллигент последнего призыва я изредка заходил в храм поставить свечку, окунуться в золотой сумрак абсолютно другого мира — другого воздуха, других слов, ликов и песнопений. Однако сейчас не стал возиться с бумажником возле свечной лавки, а просто постоял у входа. Не зная, что просить у Бога: найти труп жены?

Вскоре вышел, один. Остро чувствуя: теперь я всегда буду один. Ну и пусть (острота чувств вдруг словно сняла усталость, вдохнула энергию азарта), зато я найду убийцу и сниму «проклятие Прахова».

За спиной, за высокими дверьми пели так тихо, так чудно: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас…» Подумалось: не был в церкви с той Пасхи. И вспомнилось то воскресное застолье — завязка (я почувствовал), завязка преступления.

Разговор тек привычно-иронический, слегка пижонский. Отлично помню диалог с Гришей. «Концовку подсказал сам прототип». — «Существует прототип романа?» — «Представьте себе — убийца! Десятый десяток пошел. Слезно просит — вот уже тринадцать лет — отпустить его душеньку на волю». — «Ну и?..» — «Отпущу». — «Каким образом?» — «Зарежу».

Тут Юрий… нет, сначала Марго отпустила насмешливо: «Ой, как страшно!» Тут Юрий внес новую ноту: «А я верю, что можно убить словом». Весельчак Василий эту серьезную ноту приглушил: «Вот Леон окончит роман и проверим: можно или нельзя». — «Господа, я нормальный член Союза писателей, а не убийца».