Последняя сказка братьев Гримм - [60]

Окна были наглухо закрыты, в комнате стояло зловоние: его жене явно не позволяли выходить в уборную. Кроме широкой кровати, все здесь было разломано, разбито и разорвано. Королева лежала в том же положении, как он ее оставил, но на простынях, изодранных на полосы, на осколках разбитых статуй. Ее длинные несравненные волосы свешивались с кровати на потрепанную шкуру на полу. Она прерывисто дышала, глядя в потолок и даже не повернув к королю голову.

— К ней никто не входил, ваше величество, — сказал один из алебардщиков. — Она впала в безумие, когда у нее забрали детей.

— Детей? — он шагнул в зловоние, к бесчувственной женщине. — Где мои дети?

Она повернула голову, и ее глаза, постаревшие на несколько десятков лет, уставились на него.

— Твоя мать забрала их, — сказала она тихо, почти шепотом, полным отчаяния.

— Что значит забрала?

— Ты привез ее сюда, — заговорила она в забытьи. — Ты хотел, чтобы она была тут…

— Где она сейчас? Скажи мне, где она?

— А как ты думаешь?

Он поднял брови, начав задыхаться. Но он знал. И он знал даже больше, чем осмеливался подумать.

На лестнице послышались шаги: вошел мажордом.

— Она велела поместить их в старую башню, ваше величество, — сказал мажордом. — На чердак с прялкой.

Король медленно повернул к нему голову:

— Ты видел их с тех пор?

Тот покачал седой головой; его взгляд был тверд, как стена, укрепленная контрфорсами.

— Это была она! Я знала, что это она! — простонала королева. — Я была права. Она была там. Она позвала меня и предложила потрогать веретено…

Он не мог на нее смотреть.

— Что ты имеешь в виду? Говори!

Она хрипло заплакала.

— Мне показалось, я ее знаю, когда она вышла из кареты. Я должна была сказать тогда, но разве я могла сказать? И что? Что я как будто видела ее раньше?

— Кто? Кто она?

— Прядильщица на чердаке, чьим веретеном я укололась. Это она. Она. Должно быть, она же и пришла тогда во дворец на праздник, чтобы наложить проклятие, которое должно было убить меня. — Она протяжно вздохнула. — Я думала, она вернулась за мной, но нет, ей нужны мои дети. Она не женщина, не человек. Она может принять любое обличье!

— Она моя мать, — тихо сказал он, обращаясь не к королеве, а к мажордому.

— Идите на чердак, ваше величество, — старик передал ему маленький золотой ключик. — Думаю, вам понадобится вот это.

— И спроси самого себя, что случилось с ее собственными детьми, — рыдала и кашляла жена, приподнимаясь на постели. — И с твоим отцом тоже… Она людоедка…

Не слушая больше, король схватил мажордома рукой так, что почти оторвал его от пола.

— Как это произошло? Как ты мог это допустить?

— Слово регента — закон. — Он дрожал всем телом.

Король отбросил его в сторону и поторопился вниз по лестнице. Когда сбегал вниз, он услышал, что королева последовала за ним, выкрикивая с каждым его шагом, словно заклинание:

— Уничтожь ее! Уничтожь ее!

Когда он пересекал двор, направляясь к западной части дворца, клубы дыма, запах которого он почуял раньше, ударили ему в лицо. Дым этот вырывался из старой башни, которая сейчас походила на огромную дымовую трубу.

Глава двадцать пятая

Фрейлейн, казалось, была в такой глубокой задумчивости, что Куммель задался вопросом, узнала ли она его. В квартире было очень мало света. Он не был уверен, есть ли дома кто-нибудь еще, хотя видел с улицы, что старая хозяйка и ее невестка пошли в церковь.

— Тебе лучше войти, — пробормотала она, отступая и не делая попытки взять сюртук, который он держал в руках.

Она медленно закрыла дверь, будто прислушиваясь к ее скрипу. После паузы повернулась и сделала ему знак следовать за ней. Он шел, глядя на старую черную шаль, которая была наброшена поверх ее темно-синего платья с рукавами в форме пагоды, несмотря на то, что в доме было очень тепло и даже душно.

К удивлению Куммеля, она скользнула в первую комнату, кабинет профессора. Ее поведение было таким странным, что он подумал, что она ошибочно приняла кабинет за гостиную, но вошел следом. Последний раз он был здесь еще перед отъездом в Гарц, когда помогал упаковывать материалы по «Словарю». Вдоль трех стен располагались стеллажи с книгами вперемешку со шкафами, забитыми рукописями, а прямо перед ним — два высоких окна, выходивших на Линкштрассе.

Занавески были открыты, пропуская достаточно света с улицы, чтобы он мог видеть профиль фрейлейн. Она села на большой кожаный диван. Сбоку от нее лежал подарочный поднос с выгравированными портретами профессора и его покойного брата. Куммель стоял в ожидании, держа сюртук на скрещенных руках. Она встала, подошла к креслу профессора у стола и взялась за спинку. Стол на самом деле состоял из трех столов, сдвинутых вместе и образующих три стороны прямоугольника. Фрейлейн наконец повернулась к нему.

— Мы не ожидали, что ты вернешься, — сказала она тихо с легкой улыбкой.

Он поднял руки, будто объясняя:

— Сюртук, фрейлейн. Он принадлежит вашей семье.

— Сюртук, — эхом отозвалась она, глядя куда-то мимо.

Он осторожно подошел к дивану и положил сюртук. Наблюдая за ним, она поднесла руку к горлу, где была приколота небольшая синяя брошка с серебряной инкрустацией. Эта брошка делала ее шею очень нежной и такой тонкой, что, казалось, можно было обхватить одной рукой. Он вернулся к полуоткрытой двери.