Последняя сказка братьев Гримм - [10]

— Похоже, будет дождь, — сказала Гюстхен, когда Куммель подошел наполнить чашку Гримма. — Нам может не удастся дальняя прогулка. — Она ослепительно улыбнулась, будто быстро открыв и тут же захлопнув маленькую книжку, как делала, когда особенно нервничала. — Но может быть, вместо этого стоит пойти в церковь, где ваш дед был пастором? Отец говорил, ты в свое время всем рассказывал, что будешь священником, и читал проповеди со стула в гостиной.

— Да, он так говорил?

— Мне бы хотелось увидеть церковь, дядя, потому что ты сказал, что предпочел бы не смотреть на Амтсхаус.

В ее голосе слышалось разочарование и, возможно, упрек. Она очень хотела услышать, почему он избегает старого дома, где он был так недолго счастлив, но он не заставил бы себя это объяснить. Для него Амтсхаус был местом скорби, и ему не хотелось об этом вспоминать; куда бы он ни бросал свой взор в этой чудесной, первозданной местности, единственное, что, казалось, мог припомнить, — это тяжелую утрату и упущенные возможности.

— Итак, можем мы послать Куммеля за ключами от пасторского жилья? — настаивала Августа.

Грим кивнул и повернулся посмотреть на улицу с приземистыми лавочками и винными погребами. Мускулистый бородатый ломовой извозчик разгружал бочки, ему помогал мальчишка. Они работали слаженно, ни слова не говоря, каждый понимал, что хотел другой: рычаг побольше здесь, чуть больше свободного хода здесь, короткая пауза, чтобы перевести дух. Это был почти что парный танец, своего рода па-де-де, вершин в котором они с Вилли так давно достигли в работе и в жизни, прежде чем появилась Дортхен, чтобы обучить их новым па.

Когда он отвел взгляд от окна, у стола стояла невысокая женщина средних лет с ярким румянцем, держа перед собой, словно преступника, маленькую девочку. Он сделал попытку встать, но она жестом его остановила.

— Простите меня, герр профессор, но вчера вечером я услышала, что мы живем с вами в одном заведении, — она кивнула в направлении Гюстхен, та улыбнулась в ответ, — а моя дочь такой жадный читатель ваших «Сказок для молодых и старых» — впрочем, как и я, — что я решила, что мы должны подойти к вам и выразить наше восхищение.

Гримм заметил, что разговоры вокруг стихли. Куммель тоже сделал паузу на пути к столу, держа в руках тарелку овсянки.

— Вы очень добры, — сказал он.

— Скажи профессору, — женщина подтолкнула дочь, — скажи ему, какие из его историй нравятся тебе больше всего.

Девочку пришлось встряхнуть снова, прежде чем она открыла маленький ротик, но это было не из-за волнения. Она улыбалась Гримму, сперва удивляясь массе седых волос, затем — мягким сероватым рукам, лежавшим на красной скатерти стола: их пятнистой прозрачности, просвечивающей гладкости.

— Мне нравится та, что про дочь мельника, — объявила она. — Где отец сказал, что она может прясть из соломы золото. И король попросил ее это сделать, а она не смогла, пока не пришел маленький старичок и не помог ей. А в ответ она обещала отдать ему первого родившегося ребенка, когда выйдет замуж за короля. Это сказка, которая мне нравится.

Шепот одобрения пронесся по комнате. Под настойчивым взглядом широко открытых зеленых глаз девочки Гримм провел языком по губам.

— И как же она продолжается? — спросила мать, снова встряхнув девочку. — Расскажи нам.

— О, у королевы родился ребенок, и она не хотела отдавать его тому маленькому человечку. И он сказал, — она втянула подбородок, чтобы голос стал глубже: — «Я дарую тебе три дня, и если угадаешь мое имя, ты спасешь ребенка». Два дня она пыталась угадать, называя все имена, какие только могла, — и даже некоторые совсем сумасбродные, как Кривоног и Гнуты-Голени, — но один из посланцев сообщил ей, что слышал, как маленький человечек пел свое имя, и сказал ей, как оно звучало. Поэтому когда на третий день пришел маленький человечек, она сказала: «Может быть, твое имя Румпельштильцхен?» — и оказалась права, потому что маленький человечек разорвался надвое. — Жеманничая, девочка добавила: — Вот моя история. Я ее рассказала и теперь оставляю вам.

Горсточка слушателей за ближайшими столиками зааплодировала. Тот, что читал газету, кричал «браво!».

— Прекрасно рассказано, крошка, — сказала Августа, потянувшись, чтобы коснуться ее руки. — А как твое имя?

— Шарлотта, фрейлейн. Лотта.

— У меня была тетушка, которую так звали, — сказала ей Гюстхен. — Ну что же, ты очень впечатлила нас, Лотта.

Тут подошел Куммель с завтраком для хозяина, и женщине с ребенком пришлось отступить.

— Простите, что побеспокоили вас во время завтрака, герр профессор, — произнесла женщина, увлекая дочь за свой столик у камина, откуда радостно смотрели мужчина и два маленьких мальчика. — Но ваши сказки так любят у нас в доме: «Ганс и Гретель», «Белоснежка», «Красная шапочка», «Рапунцель»…

Гримм улыбнулся, с облегчением слыша, как беседа за соседними столиками пошла прежним чередом. Он мог лишь повторить:

— Вы очень добры, — но женщине явно не хотелось уходить.

— Ваши истории так проникновенны, — продолжала она. — Добро и зло как они есть, — детям надо знать о них; и написано таким прекрасным языком. Может, вы рассказывали эти истории своим детям, прежде чем поместили их в книгу?