Последняя рукопись - [43]

Мужчина шмыгнул носом и утер его о плечо.

– Я вообще не понимаю… о чем вы говорите… Ключ. Да откройте же замок…

Лин пошарила в карманах его штанов и расстегнутой окровавленной рубахи. Затем поднялась и поискала среди запасов провизии. Ничего. Никакого документа. Она решительным шагом вернулась к нему.

– Скажите, кто вы.

– Вы не можете так поступить… Иначе… тогда… вы станете его сообщницей. Вызовите полицию или… освободите меня, только… только не оставляйте вот так…

– Почему вы отказываетесь назвать свое имя? Почему не говорите, что вы делали с шапкой моей дочери?

Она уже кричала. Мужчина втянул голову в плечи и нахмурился:

– Меня зовут Грегори Джордано. Я сыщик.

24

Это был удар. Лин стоило больших усилий удержаться на ногах. Она покачнулась.

– Сыщик…

– Да, сыщик. Сейчас вы вызовете полицию, и все закончится хорошо для вас, да и… для меня… А если будете упорствовать, станете соучастницей, а я… я сдохну здесь, но это ничего не изменит для… для вашей дочери.

Незнакомец говорил с большими паузами.

От холода он стучал зубами и дрожал.

– Как вы здесь оказались? Где вы работаете? И как мой муж нашел вас?

Джордано сжал губы. Он не произносил больше ни слова, но по-прежнему не спускал с нее глаз. Напрасно Лин повторяла вопросы, он впал в полузабытье и не отвечал. Она вернулась к камню и снова взяла в руки фотографию. «Что бы он ни говорил, он лжет». Лин злилась на Жюлиана, злилась на себя за то, что ей не удалось вовремя до него дозвониться. А теперь она не способна ни на что решиться: каждое новое решение кажется ей хуже, чем то, к которому она была готова мгновение назад.

Отправить мужа в тюрьму.

Удерживать в плену невиновного.

Освободить виноватого.

Стать соучастницей похищения, пыток и незаконного лишения свободы.

Она набрала в грудь воздуха и повернулась к мужчине:

– Я должна убедиться, что вы не лжете. Прежде чем делать что бы то ни было, я должна проверить вашу личность, понимаете?

Она направила на него телефон и сфотографировала.

Ослепленный вспышкой, он зажмурился и отвернулся.

– Мне надо подумать. Я скоро вернусь. Если вы говорите правду, я вызову полицию. Обещаю.

Лин накинула ему на плечи и грудь свое пальто, сняла с себя свитер и осторожно укутала им его перебитые ступни. Затем придвинула поближе две бутылки с водой и несколько консервных банок и освободила от наручников одну его руку. Левая часть туловища Джордано бессильно обвисла. Открыв банки, она поставила их возле него.

– В ожидании моего возвращения вы сможете поесть и попить. Я…

Она сходила за металлическим ведром.

– Если понадобится. Имея одну свободную руку, вы справитесь. Я… я вернусь, как только смогу.

– Не оставляйте меня здесь! У меня есть бабки, если это то, чего вы хотите!

Заткнув уши, она поднялась в коридор, завешанный фотографиями дочери, боясь, как бы ее не вырвало; задыхаясь, выбежала во двор форта и, привалившись к крепостной стене, испустила отчаянный вопль. Море, мягко позолоченное робким светом луны, рокотало, приближаясь к форту. Этот покой резко контрастировал с адом, в котором она жила.

Насквозь пронизанная холодом, она выбежала из форта, не забыв запереть на ключ тяжелую дверь.

Ее муж потерял память и завещал ей самый гнусный из неоконченных романов.

И Лин предстояло написать продолжение.

25

Осмотр явно свежих стыков кирпичей указывал на то, что Феликс Дельпьер недавно сам разделил подвал на две части: та, что с окороками и его оборудованием, с одной стороны, и безопасный тайник – с другой. Посредством эсэмэс он пригласил их «получить сюрприз». Полицейские уже ожидали худшего. Вик приглашающим жестом вытянул вперед руку:

– Тебе начинать.

Вадим не поблагодарил. Зажав в руке оружие, он пригнулся, чтобы пройти в дыру. Его пальцы погладили плотный красный палас. Приятное прикосновение. Лампа Вуда с черным светом пострекотала и включилась, а его едва не вывернуло наизнанку. Выпрямившись, он с трудом удержался, чтобы не дать деру.

– Да твою же мать!

В ультрафиолетовом освещении прямо перед ними в позе человека Витрувия с разведенными в стороны руками и ногами находилось собранное из кусков, пересеченное шрамами и швами тело. Оно было подвешено в десяти сантиметрах от пола, словно находилось в процессе левитации. Потребовалось разрушить эффект, произведенный лампой, чтобы понять, что сотни тончайших рыболовных лесок, словно паутина гигантского паука, удерживают его внутри массивной деревянной рамы. Едва заметные крючки, расположенные на одинаковом расстоянии, пронзали ему кожу, чтобы соединить с рамой. Это был не мужчина и не женщина. Вик всмотрелся в лицо с прекрасными светлыми волосами и полуприкрытыми глазами. Оно, казалось, парило в воздухе.

Торс не принадлежал этому же человеку. Как и кисти рук. Как и левая ступня, правая нога или любая другая часть «изделия», которое находилось перед полицейскими. «Изделие» было всем и ничем одновременно. Расчленением настолько же, насколько и сборкой плоти, с «комплектующими», подогнанными одни к другим при помощи прозрачной нити, скоб и болтов. Несмотря на топорность неоконченного произведения, Феликс Дельпьер попытался придать ему привлекательный вид, наложив на кожу слои тонального крема, покрыв красным лаком ногти и украсив бижутерией пальцы и шею. Волосы были причесаны, их по обе стороны от идеального пробора скрепляли красные заколки. Ноги обтягивали чулки, доходящие до одинаковой высоты с точностью до сантиметра.