Последняя пристань - [23]

— Бей! — снова приказал кузнец.

Евдоким ударил. Кузнец осмотрел отверстие, пробитое в тележной оси, и сунул заготовку в горн другим концом. Канунников благоговейно стоял рядом, удивленный тем, что всего за несколько минут своими руками из бесформенного куска железа сделал необходимую для крестьянина вещь.

Когда пробивали в оси второе отверстие, в кузню зашел Зиновьев. Евдоким отложил кувалду, вытер о рубаху ладони и протянул председателю руку:

— Я тебя жду. Сказали, что зайдешь в кузню.

— А я думал, ты уже молотобойцем устроился, — ответил Зиновьев, но так вяло, что Евдоким сразу понял — никакого дела до него сейчас председателю нет. На душе стало неспокойно.

— Степана на минуту домой отпустил, вот и попросил его постукать немного, — кивнув на Канунникова, произнес кузнец.

— Железа вам сейчас привезут, — сказал Зиновьев. — Теперь душа винтом, а чтобы к завтрашнему дню плуги были готовы. Даже если всю ночь работать придется. Ну пошли, если ко мне, — повернулся председатель к Евдокиму. Потер пальцем переносицу и добавил: — Устал я зверски.

Евдоким не ответил. Ему показалось, что последней фразой Зиновьев и вовсе пытается отгородиться от него.

Шли молча. Евдоким несколько раз бросал взгляд на председателя, но тот, занятый своими мыслями, не замечал его.

И только когда зашли в контору и Зиновьев сел за свой стол, спросил, подняв глаза на Канунникова:

— С чем приехал?

— Насчет рыбалки говорил, помнишь? — Евдоким переступил с ноги на ногу. Он остановился у порога, не решаясь подойти к председательскому столу.

— Как не помнить? — ответил Зиновьев. — Только не до рыбалки мне сейчас. Посевная на носу, а семян нет. Техника еще не вся отремонтирована. Иди к нам молотобойцем, — неожиданно предложил он. — Ты мужик здоровый, у тебя получается.

Работать в кузне не входило в планы Евдокима. Он не привык, да по складу характера не мог подчиняться кому бы то ни было. Во время посевной или осенней страды он работал до изнеможения, но то был труд на его собственном поле. Канунников знал: все, что заработает, останется ему. Рыбалка давала хотя бы видимость свободы. В кузне же нужно было с утра до вечера стоять у закопченного горна. О какой свободе тут говорить? Канунников опустил голову и ничего не ответил.

— Ну коли не хочешь, прощай, — сухо сказал Зиновьев.

Может быть он надеялся, что именно эта сухость заставит Евдокима согласиться на новое предложение. Колхозу позарез требовался еще один молотобоец. Но председатель ошибся.

— Прощевайте, — ответил Евдоким и повернулся к выходу. Зиновьев вытянул на столе руки, сжав кулаки.

— Попозже, может, что и решим, — произнес он, когда Канунников уже взялся за скобку двери. — А сейчас пока живи, мы тебя с земли не гоним. — Ему все же не хотелось окончательно отказывать единоличнику.

Прежде, чем возвратиться домой, Евдоким решил зайти к Спиридону. Но того дома не оказалось: уехал на пашню оборудовать стан. «Все сегодня идет наперекосяк», — подумал Евдоким и, попрощавшись с женщинами, направился к берегу. В лодку он сел с невеселым настроением. Гребнув несколько раз, Евдоким опустил весла.

Течение отнесло его на середину Чалыша. Перед ним открылось залитое весенним солнцем Луговое. Село протянулось вдоль берега на целую версту. Занятое своими делами, оно отмахнулось от Евдокима. В его душе скопилась горечь. Он начал понимать всю непрочность своего положения. Остаться единоличником ему не удастся, идти в колхоз он не желал. Новая жизнь, какой бы суровой она ни была, уже не свернет с определенной для нее дороги. Колхозы не отменит никто. А он будто не замечает этого, распахивает землю, сколачивает маленькое хозяйство. Надо менять весь уклад жизни, на все смотреть по-другому. Но Канунников словно внутренне оцепенел, у него не хватало сил перешагнуть через самого себя.

Евдоким все думал: почему же оказалось так, что он стал не нужен? Из-за того, что не пошел в колхоз? Но он ведь и без того всю жизнь только и занимался тем, что пахал землю, причем пахал хорошо. Его полю всегда завидовали деревенские мужики. А теперь он вроде бы вне закона, нежелательный человек в своем государстве. Какая же сила сорвала его с земли и погнала, словно бурьян по дороге, ведущей неизвестно куда? И еще одна мысль не давала Евдокиму покоя. Он все искал среди бывших односельчан человека, которому было бы выгодно, чтобы таких, как Евдоким, отлучили от пашни. Искал и не находил. Потому что тут же задавал себе новый вопрос: чем же мы будем кормить детей и внуков, если землю покинут те, кто с полуслова, с полувзгляда понимает ее? Кому же растить на ней хлеб? Он вдруг представил поля вокруг своей деревни заброшенными, заросшими бурьяном, и почувствовал холодок, подбирающийся к сердцу.

Из оцепенения его вывел крик гусей. Евдоким поднял голову и увидел их саженях в двадцати от себя. Они вылетели из-за поворота реки и очутились почти у самой лодки. Но, заметив человека, осторожные птицы тут же отвернули в сторону и стали забирать круто вверх. Канунников проводил их взглядом и еще раз подумал о том, какие богатые здесь места. Почему-то вспомнился осетр, который в прошлом году поранил ему руку. Евдоким поднес левую ладонь к лицу, посмотрел на шрам, подвигал пальцами. Пойдет вода на спад, опять начнут попадаться осетры.