Последняя - [11]

Эти сны возобновились в ночь после испытания в домике. Не каждую ночь, насколько я помню, но почти каждую. А иногда даже в моменты бодрствования. Мне даже не надо закрывать глаза – достаточно просто перестать фокусировать взгляд, и я его вижу. Всегда «его». Это всегда мальчик.

Наполнив фляжки, я раскидываю укрытие и тушу костер. А потом снова выхожу на пропеченную солнцем сельскую дорогу, по которой уже много дней иду примерно на восток. Я повесила компас на шею и время от времени проверяю направление.

Я иду уже час, когда неотвязная боль в шее напоминает, что я не делала растяжку. Всего несколько часов беспокойного сна – и я уже забыла свое обещание. «Извини», – беззвучно говорю я, поднимая лицо к небу. Расправляю плечи и выпрямляюсь, продолжая идти. «Вечером», – думаю я. Вечером растяну все мои ноющие мышцы.

Я следую за поворотом дороги и вижу впереди серебристый седан, съехавший с дороги. Все колеса, кроме левого заднего, сошли с покрытия и утонули в грязи. Я настороженно иду по следу его заноса. Фляжка бьет по ноге. Совершенно ясно, что машину поставили здесь специально. Внутри должны оказаться припасы или подсказка.

Меня начинает подташнивать. Стараюсь, чтобы нервозность не отражалась на лице: я не вижу камер, но уверена, что они спрятаны в ветвях ближайшего дерева и, наверное, в самой машине. Возможно, где-то рядом и беспилотники: парят, наблюдают.

«Ты сильная, – говорю я себе. – Ты смелая. Ты не боишься того, что может оказаться в этой машине».

Я заглядываю в окно со стороны водителя. Место водителя пустует, а рядом с ним видны только остатки фастфуда: промасленные бумажки, большой пенопластовый стакан с обгрызенной соломинкой и крышкой в коричневых пятнах.

Заднее сиденье застелено смятым одеялом, а за сиденьем пассажира пристроена небольшая красная сумка-термос. Дергаю ручку задней дверцы, и она открывается со звуком, которого я не слышала уже несколько недель: щелчок отходящего запора, такой характерный и в то же время такой обыденный. Я слышала этот звук тысячи раз, десятки тысяч… может, даже сотни тысяч. Этот звук ассоциируется у меня с расставанием. Эта ассоциация раньше оставалась на уровне подсознания, но сейчас, когда я открываю дверь, слышу этот щелчок, я ощущаю, как мой страх сменяется чувством облегчения.

«Ты уезжаешь. Ты отсюда выбираешься. Ты едешь домой». Не мысли, а бессловесные заверения, которые я адресую самой себе. «С тебя хватит, – говорит мне мое тело. – Пора ехать домой».

И тут меня накрывает запах, а через мгновение – осознание.

Я отшатываюсь и спотыкаюсь, спеша поскорее отдалиться от их разлагающейся бутафории. Теперь я вижу их реквизит: отдаленно человеческую фигуру под одеялом. Она маленькая. Крошечная. Вот почему я не заметила ее через окно. Шар не-головы был прислонен к двери и теперь чуть свисает с сиденья. Из-под покрывала выскальзывает прядка темно-каштановых волос. Кочки, которые должны были изображать ноги, едва доходят до середины сиденья.

Они не в первый раз изображают ребенка, но раньше брошенных детей не изображали.

– Ну, ладно, – шепчу я. – Это дерьмо уже стало скучным.

Но это совсем не скучно. Каждый раз реквизит такой же ужасный и пугающий, как и предыдущие. Их было уже четыре – пять, если считать ту куклу. Я захлопываю дверь, и этот звук, который у меня ассоциировался с победным приездом, еще сильнее разжигает мой гнев. Я ударила по не-ребенку, прищемила дверцей бутафорскую прядь темных волос.

Неужели эти волосы настоящие? Может, какая-то женщина где-то обкорнала себе волосы, решив, что ее кератиновые нити придадут мужества ребенку, который борется с раковой опухолью, а в результате они стали частью этой мерзкой игры? Смотрит ли нас донор, опознает ли она эти волосы? Почувствует ли она удар этой автомобильной двери собственной головой?

«Прекрати. Прекрати немедленно».

Я перехожу к противоположной стороне машины, делаю глубокий вдох, задерживаю дыхание и распахиваю дверь с этой стороны. Выдернув термос из машины, я захлопываю дверь. Звук отдается у меня в голове.

Не выпуская термос, опускаюсь на землю перед машиной и прислоняюсь к бамперу. Кажется, мои зубы срослись, верхние с нижними: они даже трясутся от того, с какой силой я их стиснула. Я сижу, закрыв глаза, и стараюсь разжать челюсти.

Первый поддельный труп я увидела в конце командного испытания. Кажется, третьего. Или четвертого? Вспомнить сложно. Мы трое – я, Хулио и Хизер – шли по следам: красные пятна на камнях, отпечаток ладони в грязи, нитка, запутавшаяся в колючих ветках. Мы заблудились и потеряли след, пересекший ручей. Хизер споткнулась, налетела на какой-то пень и начала скулить из-за отбитого пальца, словно ногу сломала. Мы потратили массу времени и в результате не прошли испытание. Группа Купера и Этана была первой, конечно. Позже Купер сказал мне, что они нашли свой объект с якобы разбитой головой у скального обрыва.

Мы увидели, как наш срывается со скалы.

Я заметила под курткой страховку. Я увидела веревку. Но все равно.

Внизу мы нашли перекореженную гадость, вымазанную кисельной кровью. В тот первый раз все выглядело не слишком правдоподобно, но все равно вызвало шок. Манекен из латекса и пластмассы в джинсах, из которых нам надо было извлечь бумажник. Хизер зарыдала. Хулио прижал шляпу к груди и начал бормотать молитву. Действовать предоставили мне. Когда я достала бумажник, нервы у меня были натянуты, и истерика Хизер заставила меня сорваться. Не помню, что именно я орала, но точно знаю, что назвала ее «куклой», потому что потом еще подумала: «Какое странное слово я выбрала». Помню, что все потрясенно на меня уставились. Я так старалась быть милой, такой, чтобы за меня болели, чтобы за меня голосовали, если дойдет до этого. Но это было уже чересчур.