Последняя ночь Александра Македонского - [4]

Он с собою везёт. А мы, совершившие тот же

Путь, возвращаемся в край наш родной с пустыми руками.

Так же теперь и Эол одарил его дружески щедро.

Ну-ка, давайте скорее посмотрим, что там такое,

Сколько в мешке серебра и золота ценного скрыто.–

        Верх одержало средь них предложенье злосчастное это.

Мех развязали они. И вырвались ветры на волю.

Плачущих спутников вмиг ураган подхватил и понёс их

Прочь от родных берегов в открытое море. Проснувшись,

Духом отважным своим я меж двух колебался решений:

Броситься ль мне с корабля и погибнуть в волнах разъярённых

Или всё молча снести и остаться ещё средь живущих.

Снёс я всё и остался. На дне корабля, завернувшись

В плащ свой, лежал я. Назад к Эолову острову буря

Наши суда уносила. Товарищи горько рыдали...

Анаста смолкла. Артисты хора изображали растревоженное, потом затихающее море. Затем, пропустив несколько знакомых зрителям строк, хор продолжил, сильно взволновав слушающих:

                               ... Славный Эол изумился:

– Ты ль, Одиссей?! Каким божеством ты попутан враждебным?

Мы так заботливо в путь снарядили тебя, чтоб ты прибыл

В землю родную, и в дом, и куда б не явилось желанье!

Хор замолчал. Но пальцы гетер продолжали перебирать струны кифар. Соратники Александра, зрелые в делах войны мужи, утирали слёзы. Многим судьба гомеровского Одиссея показалась их собственной. Большинство дольше десяти лет не видели отчизны и родных очагов, с тех самых пор, как покинули их, следуя за царём Александром, идя навстречу непредсказуемой судьбе. Казалось, она была изумительно благосклонной к ним, на крыльях побед носила их и в Египет, и в Индию, о чём они не могли и помыслить вначале. И каждый раз за победой в войне новые дерзкие замыслы царя и вождя увлекали их вновь расширять границы завоеваний всё дальше и дальше от родины. Беззвучно плакал и Александр. Белокурая Таид приклонилась к нему и тихо произнесла:

– Ты ещё молод, государь. Ещё вернёшься в Элладу и в Македонию.

Анаксарх слушал это, и по лицу его пробежала насмешливая ухмылка понимания, что разум Александра уже был отравлен жаждой непрерывных великих завоеваний, он бы зачах от скуки в убогом доме и македонском царстве отца Филиппа. Иол неприметно опять наполнил ритон царя. Тот поднял склонённую голову, влажные глаза его заблестели. Когда Анаста сняла котурны, сошла с подиума и направилась к нему, он быстро встал ей навстречу.

– Я потерпел сейчас первое своё поражение, Анаста! – подняв ритон, громко произнёс он. – За твою победу над Александром!

Она ладонями обхватила верх ритона и, не отрывая взгляда от лица Александра, сделала глоток. Он накрыл её ладони своими и выпил красное вино до дна, постепенно запрокидывая голову, открывая сторонним взорам рваную полосу раны сбоку шеи. Когда выпил, протянул руку, взял у раба лавровый венок и надел его на густые золотистые волосы гетеры.

Пердикка , и полководец, и начальник охраны царя, повернулся к своему товарищу Птолемею, доверительно заметил только ему:

– Если осталась женщина, способная разжечь его чувства, так это она.

Наблюдая за Александром, они отпили понемногу из своих ритонов, тихо перемещаясь так, чтобы видеть его, не досаждая своим вниманием.

Царь отдал пустой ритон Иолу, обнял Анасту, поцеловал её в губы. Целовал долго, но было видно, что страсть не пробуждается в нём. Женщина отстранилась и с грустью и болью сказала тихо:

– К сожалению, поражение ты потерпел не от меня. От Гомера.

Птолемей с тревогой прислушивался к их разговору и, чтобы избавить Александра от неловкости, прокричал:

– Эллада, века!

– Века, Эллада! – многие мужчины, за ними и женщины с воодушевлением поднялись на ноги. – Века, Македония!

Выкрики и восклицания свободных людей, объединённых и возбуждаемых именем родины, звучали искренне. Царь получил наполненный вином ритон от Иола, многие протянули кубки и ритоны другим виночерпиям. Анаксарх, едва ли ни единственный, кто выглядел сторонним наблюдателем, с насмешливым спокойствием обменялся взглядом со Стасикратом и, молча указав ему подбородком на подиум, слегка поднял свой кубок. Стасикрат понял его, взмахом руки дал знак артистам, и хор грянул на весь зал припев из "Киклопа" Еврипида:

Счастье жизни – пир весёлый,

Чтоб вино ключом бежало,

А рука на мягком ложе

Друга к сердцу прижимала!

Иль златистый, умащённый

Разметать по ложу локон

И молить, изнемогая:

"Отвори мне дорогая!"

Хохот одобрения, чаще женский, прокатился по залу; у кого из мужчин были подруги, тот имел возможность тут же воспользоваться советами припева, следуя им в шутку, либо всерьёз.

Разгорячённый выпитым и общим весельем широкоплечий Деметрий, который оказался на пиру без подруги, вскочил на подиум и звучным голосом молодого военного начальника прокричал:

– Игры!

Его услышали, многим призыв вспомнить забавы далёкой Греции понравился. Взоры обратились на царя. Он махнул рукой в знак согласия и одобрения. Молодёжь шумно захлопала, и Деметрий отстегнул золотую пряжку на плече, которая удерживала верхнюю часть одежды. Брошенный этим вызов подхватили несколько сильных молодых людей, они один за другим вскакивали со своих мест.