Последняя надежда творцов - [6]

Его били ежедневно по несколько часов кряду, а потом, бесчувственного, притаскивали волоком в камеру. Юрий все время находился в полузабытьи и, наверное, вряд ли даже заметил, когда из одиночки его перевели в общую, битком набитую камеру. Он потерял счет дням и лишь ждал, когда же закончатся его мучения. Смерть не пугала, она была избавлением. Что происходило вокруг, Юрия не интересовало. Впоследствии он не смог вспомнить ни одного лица.

Смутно лишь вспоминалось, что чьи-то руки придерживали ему голову, поднося к губам кружку с водой. В памяти сохранились невнятные обрывки разговоров:

— Нет, меня слушай. Большой этап лучше маленького…

— Так бьют в двух случаях: или за своего мстят или признания получить не могут…

— Петров, к следователю!…Вечером, говоришь, еще живой был? Жаль, не успели расстрелять контру…

Не заметил он, когда в камере появился старичок с окладистой бородой, с длинными седыми волосами и сочувственным взглядом. Юрия как раз притащили после очередных побоев и бросили на бетонный пол. Старик наклонился над ним и огорченно поцокал языком. Рукою он сделал несколько пассов над телом Юрия, словно хватая что-то невидимое в воздухе и отбрасывая прочь.

Кондрахин застонал.

— Терпи, терпи, — прошептал старик и издал непонятный звук, то ли свист, то ли шипение: ш-с-с-с.

Боль съежилась в маленькую горошину, и Юрий смог пошевелить конечностями. К его удивлению, они слушались его.

— Ничего, — утешил его целитель, — почки, печень, селезенка — все это восстановимо. Но я успел вовремя. Пойдем, нам пора.

— Куда пойдем? — тупо спросил Юрий.

— Туда, где нас давно ждут. Возьми меня за руку и крепко держи.

Юрий попытался встать, но старик сказал:

— Этого не требуется. Главное, не выпускай моей руки.

Темно-синий вихрь возник ниоткуда перед глазами Кондрахина. Он почувствовал, как неведомая сила затягивает его в узкую воронку, и изо всех сил стиснул руку старика. Возникло странное ощущение, словно его вывернули наизнанку. И вдруг все внезапно кончилось.

Он лежал на поросшем травой пологом берегу озерца, по-прежнему сжимая руку своего избавителя.

Глава 2

…Он лежал на поросшем травой пологом берегу озерца, по-прежнему сжимая руку своего избавителя. Рука эта была совсем не старческая — крепкая, надежная. На озерной глади скользили утки, воздух пах мятой и цветущим клевером.

— Где мы? Как сюда попали? — озираясь, спросил Юрий.

Старик мягко высвободил свою руку.

— Многого ты еще не в силах понять, — произнес он, — но кое-что я тебе должен рассказать. Ты — житель одного из множества явленных миров. И другие планеты, до которых, возможно, когда-нибудь доберется человечество, тоже явленные. Но существуют и другие миры — сокрытые или сокровенные, называют их по-разному. Сейчас мы в одном из них. Я — проводник, без моей помощи ты не смог бы сюда попасть. А теперь я обязан поведать тебе о причинах, заставивших меня это сделать.

Старик помог Юрию присесть, а сам поднялся и отошел на шаг в сторону. Пристально взглянув на ошарашенного Кондрахина, он продолжил:

— Наши миры взаимосвязаны, большинство жителей сокрытых миров когда-то обитали в мирах явленных. Сейчас на нашу Вселенную надвигается нечто страшное, черное, как ужас. Это нечто пожирает наши миры один за другим, и мы не знаем, как этому противостоять. Так продолжается уже не первое столетие, и потери наши неисчислимы. Вскоре придет очередь и Земли.

Ареопаг вычислил, что единственным существом, способным повернуть события вспять, являешься ты. Хотя мне это кажется сомнительным, я исполнил веление Ареопага и отыскал тебя.

— Как Вы попали в тюрьму? — не к месту спросил Юрий. Мысли его путались.

— Как? — переспросил проводник. — Вошел. Однако, мне надо торопиться. Здесь тобою займутся другие. Видишь тот небольшой лесок, выбегающий к озеру? Сразу за ним — деревня. Там и остановишься. Ну, прощай!

Через секунду только примятая трава указывала на место, где стоял старик.

Юрий поднялся на ноги. Тело ощущало приятную легкость, словно и не было многодневных истязаний. Прежде всего он направился к воде и долго плескался у берега, смывая с себя тюремный пот и засохшую кровь. Рубашка и брюки его тоже были в неприглядном состоянии, их он прополоскал, рассчитывая, что белье быстро высохнет.

Было странно, что вокруг ни души, не считая утиного выводка. Не звенят веселые косы, не пасется скот, даже бескрайние луга ничем не засеяны. Неправильный, нереальный мир. И он, Юрий, тоже нереальный. Возможно, он по-прежнему в Орле. Лежит, свернувшись калачиком, на ледяном бетоне внутренней тюрьмы НКВД и бредит. И старик ему пригрезился, и это теплое озеро, и лесок, подступивший к самой воде.

Одежда вскоре подсохла. Юрий оделся и пошел вдоль берега в указанном стариком направлении. Только в лесу он осознал, почему этот мир показался ему нереальным: в воздухе не вились ни комары, ни слепни, не было слышно и птиц. Но деревья были настоящими, теплыми и добрыми. Юрий трогал руками стволы, ощущая их шершавую кожу.

Лес быстро кончился, и перед глазами Кондрахина внезапно оказалась небольшая, домов в 50 — 60, деревенька. Он пошел по единственной улице, все более удивляясь. Ни один дом не походил на другой, разве что исключительной чистотой и яркостью красок. Во дворах не было ни сараев, ни погребов, ни прочих построек, к которым так привык взор русского человека. Зато в изобилии росли деревья, большей частью совсем Юрию незнакомые. Они одновременно и цвели, и плодоносили.