Последняя любовь поэта - [67]

— Что тебе здесь нужно? Уходи!

Мужчина недовольно поднимается и оборачивается. Перед ним широкоплечая коренастая девушка в сером холщовом хитоне. Мускулистой рукой придерживает на голове тяжелую гидрию.

Мужчина выпрямляется во весь высокий рост. По привычке быстрым движением закидывает полу гиматия за левое плечо. Правую кисть выпростал, придерживает край одежды. Левая уперта в бедро. Понимающий человек узнал бы сразу: статуя Софокла, взирающего на народ. Эвноя понимает одно — перед ней не раб, и обругать его нельзя, но выгнать надо.

— Говорю тебе, уходи.

Мужчина выпростал всю правую руку и наставительно простер ее в сторону девушки. Голова высоко поднята. Гиматий превратился в военный плащ, наброшенный на спину. Длинноват, правда, но левая рука, по-прежнему упертая в бедро, придерживает его край. Уже не Софокл, а строгий начальник конницы с западного фриза Парфенона.

— Рабыня, так-то ты встречаешь друга своего хозяина!

Эвное хочется сказать, что она свободнорожденная, а прятаться за кустом господину не подобает, но она робеет. У мужчины глаза злые — совсем, как у мясника ее деревни, когда вовремя ему не отдашь долг. Голос же такой, что нельзя не послушаться. Опустила гидрию на землю. Покраснела. Заскорузлыми пальцами, теребит пояс.

— Феокрит дома?

— Нет, господин...

— Скоро придет?

— Не знаю, не сказал... Миртилла дома.

— Его жена?

Эвноя молчит. не знает, что ответить. Не думала о том, кто же сейчас её госпожа — жена или только так. Еще больше краснеет. Мужчина успокоился, опустил руку. Как обыкновенный человек, сел на скамейку, запахнул гиматий. Ясно, что приглянувшаяся ему молодая женщина не жена Феокрита. Он доволен. Говорит спокойно и властно:

— Позови ее, рабыня!

Эвноя покорно поднимает полную гидрию и, снова поставив ее на голову, идет в домик. Ничего с этим человеком не поделаешь. Еще нажалуется.

— Сказал, что друг?

— Да, госпожа. Высокий, сердитый. Одет хорошо. Говорит не как все люди и стоит особенно. Сильно ломается,— наверное, актер...

Миртилла в затруднении. Еще ни разу никто из знакомых Феокрита не приходил, когда его не было дома. Друг-актер... Ничего о нем не слышала. Но, если в самом деле друг, надо ему сказать, чтобы подождал, а то Феокрит рассердится. Миртилла переоделась. Вышла в сад в длинном белом пеплосе и таком же гиматии. Теперь осень — можно и у себя дома закутаться. Ей не хотелось, чтобы гость видел ее тело.

Ожидая ее, мужчина обдумывал, как ему встретить подругу Феокрита. Принял было позу отдыхающего Ареса[86], потом оперся подбородком о посох, подобно Эдипу, размышляющему над загадкой сфинкса. Ни Арес, ни Эдип не годились. Нужен был кто-то другой, а кто — он не успел сообразить. Легким неторопливым шагом приближалась загорелая женщина в белом одеянии, блестевшем на солнце. Мелькнул в памяти стих Коринны:

«Белоодежным я лишь пою

Танагриянкам песни мои[87]...»

Мужчина увидел ее лицо и вздрогнул. Когда всматривался издали сквозь ветки граната, не узнал. Имени, сказанного служанкой, не помнил. Теперь узнал сразу. Та самая, которую видел на пиру Неофрона. Потом еще мерещилась ему в Эпидавре, когда напился пьяный после неудачи в театре. Та и не та... Не похожа на гетеру. Белоодежная мужнина жена. Все равно, все равно. Приходили к нему и настоящие жены... Гиперид встал со спокойным достоинством и поклонился поклоном Ахилла перед Клитемнестрой. Ты царица, но и я царь и к тому же сын богини... Миртилла посмотрела па него с изумлением. Вот кто пришел в ее сад... Она уже давно знала имя понравившегося ей актера. А многоопытный глаз Гиперида сразу заметил, что юная женщина взволнована. Надо быть с ней попроще. Какая там царица... И он больше не царь и не герой. Просто влюбленный пастух Комат. Голос звучит ласково и задушевно:

«Дикий шиповник из леса иль простенький цвет анемона

Могут ли с розой сравниться, растущей в садах вдоль ограды?»

Пытливо смотрит на черноглазую красавицу. Знает она или не знает, чьи стихи? Знает… Смеётся, показывая удивительные зубы. Понимающе кивает головой. Усадила его на скамейку, сама села рядом, завернувшись в гиматий. Ее тело, окутанное белой тканью, пахнет розовым маслом.

— Ты друг Феокрита?

Он скромно опускает глаза и разводит руками:

— Надеюсь им стать... Пока я его почитатель.

— Но моей служанке ты сказал иначе?

Актер улыбнулся.

— Пришлось... Калитка была не заперта, я зашел, а она хотела меня выгнать.

Миртилла тоже смеется.

— Эвноя у меня строгая... Извини — я не знала, что ты придешь.

— Я и сам этого не знал. Феокрит давно меня звал, но я очень занят. Сегодня случайно смог.

— Ну и хорошо. Подожди немного — он скоро придет.

О чем с ней говорить... Женщина смотрит пытливо. Молчит. Во внимательных черных глазах любопытство.

— Тебя зовут Миртилла?

— Да.

— Ты знаешь, кто я?

— Знаю... Я несколько раз была в театре. Узнала тебя по голосу.— Ей хотелось сказать — по прекрасному голосу, но не решилась.

— Тебе понравилось, как я играю?

Ее глаза говорят правду. Смотрит на него, как девочка, которую обрадовали подарком.

— Да, Гиперид... Я плакала, плакала. Не могла...

— Мне жаль, что я тебя огорчил.