Последняя любовь лейтенанта Петреску - [46]

— Совершенно верно! — поощрительно улыбнулся американец. — И даже если он не отзовется, то непременно рассмеется нелепому вопросу. Тут-то вы его и убиваете.

Эдуард еще раз вспомнил американца, и повторил вопрос:

— Вам плохо?

В закутке молчали. Что ж, довольно решил Эдуард, значит, убил. Майор встал, подошел к занавеске и дернул ее.

* * *

Лейтенант ничего не ответил на вопрос Эдуарда потому, что лейтенанту и в самом деле было плохо. Настолько, что он даже говорить не мог. Ведь под старым одеялом, которым Петреску укрылся в закутке с раковиной, нестерпимо воняло. Оно вообще попало в квартиру Балана по ошибке: журналист недавно, спьяну, снял его с бельевых веревок, приняв за свое. А одеяло-то было соседки, цыганки Светы, и ни разу за всю историю своего существования не знало стирки, порошка, и выбивалки. На бельевых веревках Светка его просто проветривала.

Поэтому, когда раздались выстрелы, и за ними и вопрос, Петреску ничего не говорил, а лишь давился рвотными спазмами. К счастью, лейтенант в тот день ничего не ел: некогда было. Петреску затих, подождал, когда незваный, как и он, гость, подойдет поближе, и вскочив, ударил того головой в живот.

Последнее, что увидел Эдуард, падая в дверь, — слезящиеся глаза Петреску. Потом майор перестал видеть, потому что умер. А умер он потому, что упал на нож, который вытягивал в руке Балан, вернувшийся домой, и услышавший подозрительный шум в квартире. Петреску рывком за воротник мертвого Эдуарда втянул в квартиру и совершенно ошалевшего Балана, рявкнув:

— Входите!

* * *

— Гуляй, пока сердце бьется!

Весело прокричав эту незамысловатую сентенцию, крестный отец жениха вскочил из-за стола, и шваркнул о стену хрустальный бокал. Официант ресторана, где гуляла свадьба, горестно сощурился, и тайком приписал к счету стоимость трех хрустальных бокалов. Но сейчас, — и официант, похожий на веселого бассета, — со счетом подходить было нельзя. Могли и побить.

Невеста, с приятно округлым животом, нежно улыбнулась крестному, и поцеловала жениха. Зал взревел, и оркестр заиграл народную мелодию. На часах было одиннадцать вечера, и до одного из ключевых моментов молдавской свадьбы, — сбора денег, оставалось еще очень много времени.

— То-то они скривятся, — шепнула агенту Мунтяну на ухо Елена, — когда по рядам пойдут родители невесты с подносом.

— Таков обычай, — пожав плечами, ответил Мунтяну, и обнял спутницу.

На свадьбу Мунтяну и его возлюбленная попали после того, как агент государственной безопасности настоял на том, чтобы они пришли к нему домой и хорошенько вымылись. После этого переоделись в новую и чистую одежду.

— Так ты богат, — выдохнула Елена, когда Мунтяну привел ее домой, и показал ванную.

— Нет, — с горечью ответил агент, — я где-то на уровне ниже среднего класса, просто ты бродяга и проститутка, поэтому мой дом кажется тебе сказочно богатым.

— Но ведь и ты сам — бродяга, — возразила Елена, крутясь перед зеркалом.

Она была так прекрасна, что Мунтяну подумал: на этот раз сдержать себя ему не удастся. Так оно и случилось. Пока Елены купалась, он тайком удовлетворил себя, сидя на кровати, отчаянно стыдясь и подергивая волосатыми ногами в носках разного цвета.

Притрагиваться к себе девушка Мунтяну по-прежнему не позволяла.

— Мне не хочется плотской любви, — объясняла она впавшему в отчаяние агенту, — у меня ее и так слишком много. Да и разве можно назвать это любовью? Лучше поцелуй меня. Назови своей виноградинкой. Скажи, что мои руки белы, как молочная кукуруза…

Мунтяну, послушно выполняя пожелания Елены, с тоской подумал, что ей куда лучше подошел бы Танасе (разумеется, агент, как и все сотрудники СИБа, тоже забавлялся, слушая записи свиданий шефа). Но сказать об этом любимой он не осмелился.

На свадьбу Мунтяну пригласил студенческий друг, пригласил по трагической ошибке. Он случайно встретил однокурсника, сидевшего на лавочке в длинном черном плаще, и, узнав, что тот служит в СИБе, решил: Мунтяну стал важной шишкой. А звание важной шишки в Молдавии автоматически зачисляет вас в ряды гостей любой свадьбы, которая проходит в этой стране. К тому же, сокурсник Мунтяну был близорук, и потому не разглядел, в какое рванье под плащом тот был одет.

— А что мы будем делать, когда начнут собирать деньги? — с тревогой спросила Елена Мунтяну.

— Я придумаю что-нибудь, — ответил агент, и добавил, — забудь об этом, наслаждайся свадьбой.

Агент твердо решил, что позора они избегут. Но как?! Елена с восторгом бросилась танцевать, а Мунтяну подцепил еще один кусок фаршированной рыбы. Он с подругой сидел за самым почетным столом. Перед свадьбой сокурсник Мунтяну (отец жениха) сказал жене, что ему посчастливилось встретить старого знакомого, который служит в СИБе много лет. Супруги решили, что Мунтяну, по меньшей мере, полковник.

— Значит, меньше чем на пятьсот — семьсот долларов рассчитывать не стоит, — обрадовалась мать жениха.

— А может и больше. Вдруг, он генерал?!

— Вряд ли, — усомнилась женщина.

— Откуда ты знаешь?! — возмутился коллега Мунтяну. — Он ведь в СИБе, и не может сказать тебе, какую должность занимает. Но, судя по плащу…